Возвращение
Шрифт:
– Потому что я за тебя боюсь, – ответил я. – В том, что я должен сделать, ты не поможешь, зачем же тебя мучить?
– А так я не мучаюсь? – Она всхлипнула.
Слёзы – самое страшное оружие, которое есть у женщин. Хуже плачут только старики. Слёзы у детей по большей части просто средство воздействия на взрослых, поэтому они на меня никогда сильно не действовали, но смотреть на то, как плачет Люся, я не мог.
– Перестань сейчас же! – я обнял этого влюблённого ребёнка и стал гладить её волосы. – Мама придёт, а у тебя…
Она воспользовалась тем, что я расслабился, и доказала, что уже не ребёнок и вполне усвоила
– Всё! – я вскочил с кровати. – Я ухожу, а ты приводи себя в порядок.
Как же хотелось остаться! Не для чего-то дурного, просто я в последнее время стал чувствовать себя страшно одиноким. У меня есть семья, но мама была права, когда говорила, что я живу своей жизнью. Не мог я им довериться во всём, и они это чувствовали. А вот Люсе мог рассказать всё без утайки. Она поверила бы и никому не выдала бы моих тайн. И то, что я уже прожил одну жизнь, вряд ли оттолкнуло бы. Но я не хотел нагружать на её плечи даже малую толику своей ноши.
Когда вышел на улицу, увидел, что поднялся ветер и с неба валит снег. Зима отыгрывалась за своё опоздание. Если так будет всю ночь, к утру наметёт сугробы. Я получше заправил шарф и ускорил шаг.
– Надо было сходить домой переодеться в зимнее, а уже потом бегать по гостям! – отругала мама. – Всё просушу и уберу до весны. Я уже достала твою куртку с меховой подстёжкой. Понравилось твоё пение?
– Все были потрясены. Пойду заниматься.
– Сначала обед! – сказала она. – Потом занимайся, чем хочешь.
– Если сейчас наемся, потом не смогу ничем заниматься. Постараюсь всё сделать быстро.
Я выполнил асаны, а потом упражнения с гантелями. Не стоило делать их одновременно, но на перерывы не было времени. Борьбу проигнорировал и пошёл на кухню. Пообедал, сделал уроки и сел за свои записи. Заполнив три страницы, закрыл тетрадь и убрал в новый тайник. Уже исписанные тетради хранились под тахтой родителей, куда никто не заглядывал годами, а тетрадку с текущими записями начал прятать под одёжный шкаф, приподнимая его край. Мне ужасно осточертела выкладка исторических фактов, к тому же чем дальше я забирался от теперешнего времени, тем меньше становилась ценность записей. Если ими воспользуются и начнут менять историю, из записанного почти ничего не повторится. Останутся только природные катаклизмы. Вот их в последние годы было много. Наверное, надо записывать по два года в день, чтобы быстрее закончить с историей и заняться наукой и технологиями. На них потребуется больше времени, чем на простое изложение фактов.
Следующий день прошёл буднично. Ночью метель прекратилась, и утром не было больших сугробов, но я всё-таки набрал снега в ботинки. В классе никто не вспомнил о моём выступлении, и внешне всё было как всегда. Все знали о моей дружбе с Черзаровой, поэтому мы вместе гуляли по коридору второго этажа. Такая демонстративная дружба не поощрялась, но никто из видевших наши прогулки учителей не сделал замечание.
В субботу я опять выделился, на этот раз на физкультуре. Мы уже больше месяца занимались в спортзале, но занятия сводились к бегу и игре в баскетбол. В тот день впервые использовали спортивные снаряды. Учитель объяснил, как прыгать через коня и встал сбоку, чтобы страховать неудачливых всадников. Когда бегали или прыгали в длину, я старался ничем не выделяться, легко зарабатывая
– Сильно ушибся? – спросил он, помогая мне подняться.
– Немного ушиб правую ногу, – сказал я. – Завтра выходной, а к понедельнику заживёт.
– С чем занимаешься? – спросил учитель. – Гантели?
– Только последние два месяца. До этого были отжимания, ну и другое.
– Не хочешь чем-нибудь заняться? Кольцами, например.
– Спасибо, но пока нет времени, – отказался я. – Может быть, потом.
– Ладно, надумаешь – скажешь. Иди на скамейку, а мы продолжим.
Когда закончился урок, в раздевалке обступили мальчишки.
– Что тебя щупал Семёныч? – спросил Валерка.
Я молча закатал рукав трико.
– Ни фига себе! – сказал Сашка. – Это нечестно! Когда мы спорили на щелбаны, у тебя не было таких мышц. Они у тебя больше, чем у Валерки!
Действительно, бицепсы у меня были существенно больше, чем у Дегтярёва.
– Как накачал? – спросил Валерка.
– Слышали мой разговор с Семёнычем? – спросил я. – Отжимания, гантели – способов много. Главное – не сачковать и увеличивать нагрузки. Это любому под силу, было бы желание.
Из раздевалки вышел, слегка прихрамывая на правую ногу. Девочки одевались дольше нас, поэтому Люсю пришлось ждать.
– Что у тебя с ногой? – взволнованно спросила она, проигнорировав насмешливые и завистливые взгляды девчонок.
– Буду жить, – бодро ответил я. – Да не беспокойся ты так, простой ушиб. Лучше скажи, навестишь завтра болящего?
– Ты хочешь, чтобы я пришла?
– Если бы не хотел, не спрашивал бы. Я к вам и сам пришёл бы, но не знаю, сколько будет болеть нога. А если ты меня пожалеешь, сразу станет легче. Тебе очень идёт улыбка, – сделал я ей комплимент, не обращая внимания на подошедшую к нам Лену. – Приходи, я буду ждать, только позвони перед приходом.
– Ну вы даёте! – сказала Лена. – Уже в школе назначаете свидания!
– А где их назначать? – притворно удивился я. – Школа для того и существует!
Дома я перепугал маму, хотя сразу же сказал, что у меня обычный ушиб. Синяк был внушительный, но нога болела уже меньше. Жаль, но все занятия, кроме писанины, сегодня накрылись медным тазом. Я снял верхнюю одежду, закатал штанину трико, и мама наложила на больное место водочный компресс. Весь вечер писал, выложив на бумагу всё, что смог вспомнить сразу за четыре года.
– Ты не собираешься в Минск? – спросил я, когда мама незадолго до сна зашла в мою комнату.
– Вроде нет, – ответила она. – Я туда и так наездилась на полгода вперёд. Тем более нет желания куда-то ехать по такой погоде. А что тебе нужно?
– Через две недели день рождения у Иры Алфёровой, а я не знаю, что ей подарить.
– Что-нибудь придумаем, – успокоила мама. – Купим здесь, или отец поедет в Минск по делам. Ложись спать, во сне всё быстрее заживает.
На следующий день я с волнением ждал звонка подруги. Она позвонила после десяти, когда уже проснулся отец, который вчера поздно пришёл со службы.