Возвращение
Шрифт:
– Уже за полночь. Может, вам лучше поспать?
– Поспать? – возмутился Ван Вейтерен. – Я расследую преступление. Вы должны быть мне чертовски благодарны. Между прочим, речь идет об убийце двух женщин. А вы теперь мешаете следствию… Ну?
Она со вздохом исчезла, а через пару минут вернулась с бутылкой и стаканом.
– Вот так бы сразу. Хорошая девочка.
Она зевнула:
– Вы сможете налить сами?
– Постараюсь, – пообещал Ван Вейтерен. – Я позвоню, если вдруг промахнусь.
Во время чтения последних четырех-пяти вырезок комиссар предвкушал, как прохладная, бодрящая струя пива потечет по его горлу, но реальность превзошла все его ожидания.
Ван Вейтерен довольно рыгнул. «Божественный напиток, – подумал он. – Теперь посмотрим! Что мы имеем?»
Не так уж много, однако. И в то же время много в количественном отношении. Газеты громко трубили о первом процессе, и это мягко говоря.
До сих пор он прочел только малую толику, но выбор Мюнстера был продуманным и показательным:
Верхавен. Это должен быть Верхавен.
Однако фактов немного. Как он и предполагал, вещественных доказательств – раз-два и обчелся. В сущности, их почти нет. В целом дело основано только на косвенных уликах, но даже их явно недостаточно. Неоспорим тот факт, что, если быть точным, недостает и того и другого.
Никаких конкретных доказательств.
И, собственно, почти никаких косвенных улик, указывающих на Верхавена.
Ничего.
Но его все равно осудили.
«Естественно, в результате законного суда и следствия, – подумал Ван Вейтерен и приложился к бутылке. – Я мог бы отдать часть пива, чтобы только там побывать».
Но, черт возьми, почему его осудили?
Конечно, газеты и общественное мнение оказывали некоторое давление, но не настолько же слаба судебная система.
Нет. Здесь что-то другое, он это чувствовал.
Характер.
Леопольд Верхавен как человек и как личность. Его прошлое. Его поведение в суде. Общественному мнению удалось проникнуть в сознание присяжных и служителей Фемиды. Вот в чем тут дело.
Вот почему его осудили.
Потому что Верхавен был одиночкой. Рассмотрев его через призмы и лупы глазами всех этих журналистов, Ван Вейтерен не мог прийти к другому заключению.
Человек, выпавший далеко за пределы общества, человек, от которого проще всего было отвернуться.
Не такой, как все.
Убийца?
Сделать мысленно этот шаг очень легко, он понял это за долгие годы жизни, а если шаг уже сделан, то ступить обратно совсем не просто.
А роль?
Не здесь ли скрыта вся суть?
Это странное обстоятельство, о котором не поленился написать ни один журналист. Что Верхавену вовсе не претит роль подозреваемого. Наоборот. Кажется, что ему нравится сидеть за решеткой, находясь под пристальным взглядом журналистов. Не то чтобы он зазнался или почувствовал себя королем, но все же: что-то было в его поведении… одинокий и сильный актер в роли трагического героя. Так его воспринимали, а он и хотел казаться таким.
По крайней мере, что-то в этом роде.
Не поэтому ли его осудили?
«Если бы только я был там и мог на него посмотреть, мне бы всё стало ясно», – подумал Ван Вейтерен и допил бутылку.
Сама история внешне казалась и простой, и непостижимой одновременно.
В ту субботу Верхавен вернулся домой около пяти, по свидетельству соседей и его самого. Беатрис дома не было, и на этом всё. Но только по его словам. Никто из соседей не видел их обоих позже в те выходные. Электрик Мольтке оставил Беатрис в субботу в час дня, а Верхавена видели в деревне в воскресенье после шести вечера. Больше ничего. В остальном – никакой информации.
Масса времени. На что угодно. Единственное, что показала судмедэкспертиза, это что Беатрис убили в промежуток с субботы по воскресенье. Ее задушили и изнасиловали. Или, может быть, наоборот. Изнасиловали и задушили. Она была голой; половой акт имел место, но следов спермы не обнаружено.
«Но если, – размышлял Ван Вейтерен, – преступление совершил кто-то другой, то очень даже возможно, что это произошло как раз в эти послеполуденные часы – между часом и пятью. С момента ухода домой Мольтке и до прихода Верхавена».
Или что ее выкрали в это время.
Неопровержимо?
«Еще бы!» – решил он. С грустью глянул на пустую бутылку и перешел к чтению протокола из зала суда.
«День второй. Прокурор Хагендек допрашивает обвиняемого Леопольда Верхавена.
24 мая. 10.30 утра
X.: Вы утверждаете, что невиновны в смерти вашей невесты Беатрис Холден. Это правда?
В.: Да.
X.: Расскажите о ваших отношениях.
В.: Что вы хотите знать?
X.: Например, как вы познакомились.
В.: Мы встретились в центре Линзхаузена. Мы были одноклассниками. Он поехала ко мне домой.
X.: Уже в первую встречу? У вас сразу начались отношения?
В.: Мы знали друг друга давно. Ей был нужен мужчина.
X.: Когда она к вам переехала?
В.: Через неделю.
X.: То есть это было в…
В.: Ноябре шестидесятого года.
X.: И она жила у вас с того времени?
В.: Конечно.
X.: Все время?
В.: Она навещала иногда свою мать и дочь. Один раз ночевала в Ульминге. В остальном да, все время.
X.: Вы обручились?
В.: Нет.
X.: Вы собирались пожениться?
В.: Нет.
X.: Почему?
В.: Мы были вместе не для этого.
X.: Для чего вы были вместе?
(Ответ Верхавена стерли.)
X.: Понимаю. Вы ссорились?
В.: Иногда.
X.: Случалось ли, что вы ругались?
В.: Случалось.
X.: Бывало, что вы били Беатрис?
В.: Ее никто не заставлял это делать. Она была пьяна и в истерике. Потом она вернулась.
X.: Что происходило в течение следующей недели? Вы ее били еще?
В.: Нет, насколько я помню.
X.: Насколько вы помните?
В.: Да.
X.: Как такое можно забыть?
В.: Я не знаю.
X.: Что вы делали в субботу, шестого апреля, когда вернулись домой?
В.: Приготовил еду. Поел.
X.: Ничего больше?
В.: Ходил к курам.
X.: Где была Беатрис, когда вы вернулись?
В.: Не знаю.
X.: Что вы хотите этим сказать?
В.: Что я не знаю.
X.: Ей не следовало быть дома?
В.: Наверное, следовало.
X.: Вы что-нибудь планировали на этот день?
В.: Нет.
X.: Она не собиралась куда-то поехать?
В.: Нет.
X.: Навестить мать и дочь, например?
В.: Нет.
X.: Вы не удивились, что ее нет дома?
В.: Не особенно.
X.: Почему?
В.: Я обычно ничему не удивляюсь.
X.: Расскажите, что было дальше в эти выходные.
В.: Ничего особенного.
X.: Что вы делали?
В.: Был дома. Смотрел телевизор. Спал.
X.: И вам не было интересно, где ваша невеста?
В.: Нет.
X.: Почему?
В.: Они приходят и уходят.
X.: Кто?
В.: Женщины. Они приходят и уходят.
X.: Расскажите, чем вы занимались в воскресенье.
В.: Я был дома. Ничего особенного не делал. Занимался курами.
X.: Что вы думали о местонахождении Беатрис?
В.: Не знаю.
X.: А может быть, вы знали, где она?
В.: Нет.
X.: Может, вы знали, что она убита и лежит в лесу в километре от дома?
В.: Нет.
X.: Вы этим не интересовались не потому ли, что убили ее?
В.: Я ее не убивал.
X.: Но вы не скучали по ней?
В.: Нет.
X.: Вы не искали ее у матери, например?
В.: Нет.
X.: У вас есть телефон, господин Верхавен?
В.: Нет.
X.: То есть вы совсем не беспокоились о Беатрис?
В.: Нет.
X.: А на следующей неделе? Вы по-прежнему не скучали по ней?
В.: Нет.
X.: Вы не спрашивали себя, куда она могла деться?
В.: Нет.
X.: Вам нравилось ее отсутствие?
(Верхавен не ответил.)
X.: Я повторяю вопрос: вам нравилось ее отсутствие?
В.: Может, поначалу.
X.: У вашей невесты была в то время работа?
В.: Именно тогда – нет.
X.: А где она вообще работала?
В.: У Кауница. Продавала растения в Линзхаузене. Но только иногда.
X.: Когда вы заявили в полицию о пропаже Беатрис Холден?
В.: Во вторник, шестнадцатого апреля.
X.: Где?
В.: В Маардаме, конечно.
X.: Почему вы это сделали именно в тот день? Если вы не волновались?
В.: Просто пришло в голову. Когда я проезжал мимо здания полиции.
X.: Значит, вы по-прежнему не думали, что с ней что-то случилось?
В.: Нет, почему бы мне об этом думать?
X.: Вам не кажется, что это было бы естественно?
В.: Нет. Она обычно справлялась.
X.: Но не в этот раз.
В.: Но не в этот раз.
X.: Как вы узнали, что ее нашли мертвой?
В.: Полицейские приехали и рассказали мне.
X.: Как вы на это отреагировали?
В.: Я расстроился.
X.: Расстроились? Обер-констебль Вейс утверждает, что вы вообще никак не отреагировали. Что вы поблагодарили его и попросили уйти.
В.: А я должен был расплакаться у него на плече? Я обычно не перекладываю свои проблемы на других.
X.: Вам не кажется, что вы вели себя странно после исчезновения Беатрис?
В.: Нет, не кажется.
X.: Вы понимаете, что другие могут так считать?
В.: Мне не важно, что думают другие. Пусть думают что хотят.
X.: Вот как. И вы абсолютно уверены в том, что не убивали вашу невесту?
В.: Да. Это не я.
X.: Вы бывали в той части леса, где нашли убитую?
В.: Обычно нет.
X.: Вы там были когда-нибудь?
В.: Возможно.
X.: Но не в те выходные, когда она пропала?
В.: Нет.
X.: Что вы думаете о ее смерти, господин Верхавен?
В.: Ничего.
X.: Но что-то ведь вы должны думать?
В.: Это мужчина. Какой-нибудь психопат, которому не найти женщину.
X.: Вы себя таковым не считаете?
В.: У меня нет трудностей с женщинами.
X.: Спасибо. Господин судья, на данный момент у меня больше нет вопросов к подсудимому».
Ван Вейтерен убрал кипу бумаг в тумбочку.
Времени почти час. «Надо поспать», – промелькнула в голове мысль.
«Верхавен?» – промелькнула следом другая.
Черт возьми, почему он не присутствовал на суде! Если бы только он посвятил пару часов истории с Марлен, тем более что он немного участвовал в следственной работе… Может быть, достаточно было бы один раз посмотреть ему в глаза.
Всего несколько минут у камеры предварительного заключения – и он бы знал.
Знал бы, стоит ли это гложущее подозрение хоть чего-то. Имеет ли оно право на существование, или Верхавен просто тот примитивный насильник и убийца, за которого его выдают.
То есть виновен или невиновен?
Невозможно определить. Как тогда, так и сейчас.
Но, так или иначе, факт остается фактом: кто-то ждал его из тюрьмы.
Кто-то его убил и расчленил тело. Кто-то хотел, чтобы его не смогли опознать. Похоже, что убийца преследовал эту цель.
И наконец, у кого-то должен быть мотив.
Какой?
И этот вопрос без ответа. И даже без всякого намека на ответ.
Он выключил лампу. Закрыл глаза и неожиданно для себя подумал о Джесс и близнецах. Думал он о них по-французски.