Возвращение

Манасыпов Дмитрий Юрьевич

— Слышь, Серый… — повернулся ко мне Сдобный. — Скажи-ка мне, брат, а что тебя заставило заняться этой бесполезной и самоубийственной задачей?

— А тебя? Ты-то здесь почему?

— Да потому же, почему и ты, брат… из-за Радостного. Я когда в первый раз оказался возле своего дома, то плохо мне было, как и тебе, наверное. Ты хочешь такой судьбы еще кому-нибудь? Хм, я так и думал, что не хочешь. Слишком страшно и больно то, что случилось, и хочется что-то сделать, да? Поэтому и торчим с тобой здесь уже сколько лет, и все никак не могли себя заставить уйти, да и вряд ли теперь сможем. Идем до конца, Пикассо?

— Идем до конца, Сдобный…

Он ушел спать, а я залез на будку, где уже

давно кто-то предусмотрительный устроил возвышение, свалив в кучу мешки с песком и камнями. Наблюдательный пост как наблюдательный пост, на десятках таких стоял раньше, так что и сегодня простою, не обломаюсь. Тем более что пока мне не хотелось будить Точинова, пусть отдохнет дядька, с утра придется тяжеловато. Мы станем сильно убегать, а нас будут не менее упорно догонять. Силы ему еще ой как пригодятся.

Стоять в карауле в это время не очень хорошо, спать тянет, но если ты давно этим занимаешься, то наплюешь и будешь стоять как автомат. Сколько их было еще до Района, можно ли сосчитать и вспомнить? Вряд ли. На разрушенных фермах, посреди чистого поля, в предгорьях и лесах, посреди брошенных деревень и поселков. Эти ночные часы у меня давно превратились в месяцы, если не в годы. А что поделаешь, была война… да и сейчас она есть.

Война… война всегда рядом, всегда вокруг, даже если ты ее не хочешь видеть. Она сидит в каждом, и лишь рамки, навязываемые государством и уголовным кодексом, не дают ей выбираться наружу. Оно и к лучшему, а то страшно представить, во что могли бы превратиться улицы городов, вздумай кому-нибудь доказывать свое право на пьяный дебош посреди ночи, к примеру. Хотя… кто захочет, тот так и так будет это доказывать. Самое главное, что войной может быть что угодно, даже то, что кажется абсолютно противоположным.

Странные мысли в одном из самых, а может, и самом опасном месте на планете, да? А вы постойте ночью, вооруженный и осознающий, что в любой момент вам могут предъявить большой счет только за то, что вы здесь находитесь. Поневоле станешь философствовать по поводу многих вещей. Хотя сейчас мои мысли крутились вовсе не вокруг нашей задачи. Думалось о том, что же сейчас с ней, сумевшей спасти меня. Где она, как и что сейчас делает? Спит ли спокойно в том месте, где ее оставил Сдобный, или так же, как и я, смотрит на небо и думает о том, где я? Вряд ли, конечно, но так хотелось в это верить.

Я посмотрел на подсвеченный зеленым светом экран коммуникатора: ага, почти пять утра. Сам не заметил, как время пробежало, и это к лучшему. Будить ребят буду через полтора часа, и вперед, к приветовским Дачам, где нас должен ждать Сокол. Ну, а дальнейший маршрут сложится по ситуации.

Скрипнула металлическая петля, и на улицу, заспанный и пыхтящий, выбрался профессор. Встал, явно не соображая, где можно меня искать. Пришлось помочь ему, чуть свистнув и показав на приваренные скобы, служившие лестницей. Через несколько минут, сделав необходимые дела, Точинов взобрался ко мне. И сразу предъявил мне нехилую заяву по поводу того, что я-де его не разбудил, как обещал:

— Да вы, Пикассо, врун, как я посмотрю…

— Ладно вам, профессор, бросайте. — Я невольно улыбнулся, до того потешно он это заявил, интеллигент, етит-колотит. — С добрым утром, вообще-то.

— С добрым утром… бррр… — Точинов поежился. — Куда как добрым. Холодновато.

— Что есть, того не отнять, зато спать не очень хочется.

— Я так понимаю, вашу сестру мы поднимать не будем?

— Не-а… Светает уже, хорошо. Профессор?

— Да, Пикассо?

— Не расскажете про Ковчег? Ну, что он вообще такое, почему Волна была, в чем причина, в общем.

— Хм… почему не рассказать? О подписке сейчас говорить не стоит. Ковчег… м-м-м… Ковчег. Понимаете

ли, Пикассо, природу его происхождения мы тогда так и не поняли. Ну, представьте, что перед вами находится что-то без явных признаков чего-либо, похожего на двигатель. Корпус этого непонятного объекта не поддается нормальному химическому анализу, потому что из всей периодической системы у Ковчега присутствуют лишь три элемента, и все три редкие, получают их лишь в лабораторных условиях, и находятся они не в тех соединениях, в которых должны находиться. Вся остальная поверхность представляет собой странную смесь сплавов неизвестных металлов и биологически активной субстанции, которая нисколько не повреждена. Углеродный анализ был первым, что мы сделали. Если исходить из его данных, то штука эта пролежала под землей очень долго, сотни лет. А эта самая составляющая до сих пор активна, хотя ее давно уже не должно существовать. Вот вам загадка, а дальше больше…

В самом Ковчеге творится черт его знает что… и больше всего это черт его знает что напоминает кунсткамеру, причем как по назначению, так и по наполнению. Видели бы вы ее экспонаты… хотя похожие вы имеете счастье наблюдать постоянно. Здесь, в Районе, в каждом рейде. Кое-что мы смогли прояснить, конечно. Например, то, что гены этих самых экспонатов вполне активны, несмотря на глубочайшую степень криогенизации и, опять же, прошедшее якобы время. Волна, Пикассо, это сложнейшая взвесь очень активного механизма биологической защиты Ковчега. Вернее, как стало ясно потом, некоторых его обитателей из тех, что ни в какой заморозке не находились.

Мне как-то раз пришло в голову дикое сравнение Ковчега со смесью зоопарка с тюрьмой. Да-да, именно так, именно с тюрьмой. Слишком уж хорошо было запечатано одно, самое большое, по данным лазерного измерения, хранилище, которое открылось именно после катастрофы. И те, кто оттуда вышел, не выглядели провалявшимися в криогенной установке веками. Вот вам еще одна загадка, которую, к сожалению, мы так и не смогли разгадать.

Я выдвинул гипотезу, которая поначалу мне самому показалась диковатой, но все свидетельствовало в ее пользу. Я реалист, с самого детства. Вернее, был реалистом… И никогда не верил в зеленых человечков из глубин космоса, полтергейсты и прочую чепуху, но тут… пришлось поверить. Есть теория пересекающихся пространств, схожих между собой во многом, но в еще большей степени различных. Так вот, я считаю, что Ковчег именно оттуда, с Той стороны. Исследуя все, что произошло, и поведение тех самых сущностей внутри него, приходишь к выводу, что это, может быть, действительно тюрьма для преступников. Страшно становится по одной простой причине: если контингент места заключения смог сотворить такое здесь, то что бы было, если бы наш мир соприкоснулся с Тем во всей его мощи?

Хотя… бредни все это, бредни. Скорее стоит поверить в зеленых человечков и в то, что именно сверху все это свалилось.

Профессор замолчал, смотря на все более светлеющее небо. Что оставалось мне, как не присоединиться к нему и переваривать все, что только что услышал. М-да…

Странностей в Районе хватает, что и говорить. Когда я в первый раз увидел цербера, а мне попался именно трехголовый, то чуть в штаны не наложил от страха и удивления. А вот когда попал под большого смока, то тут мне на какой-то момент показалось, что смотрю объемный фильм, и хочется немедленно либо покинуть зал, либо пристрелить киномеханика, чтобы перестал меня пугать. И так далее, и тому подобное. Но никогда не приходилось задумываться о таком. Казалось бы — почему и нет? Но не думал. Наверное, я с детства привык, что ученые могут сотворить все что угодно, хоть собаку с несколькими головами, хоть наполовину человека, а наполовину механизм.