Возвращение
Шрифт:
— Не знаю, — опять зевнул Тюлень. — Я как ложился, три таблетки снотворного заглотил. После водки с пивом оно так сказочно действует — ну, прямо как киянкой по голове. Брык, и спишь, как младенец. Сявки, вон, до сих пор глаза продрать не могут.
— А-а-а! Мои глаза!
Сергей с Олегом переглянулись, кинулись к номеру молодоженов. Виктор, полуодетый, еще выбирался из постели. В ванной перед зеркалом стояла Гарита. Она уже не кричала, только смотрела и причитала:
— Мои глаза… Смотрите, они стали разноцветными. Синий и зеленый.
— А видят нормально, милая? —
— Вроде, нормально.
— Ну вот… Уже легче… — Он взял ее лицо ладонями, повернул к себе, несколько секунд вглядывался, потом повернул голову к Олегу.
— Ну да, — кивнул ведун, — у моей жены тоже глаза разные. И ничего, у нее зрение получше, чем у многих.
— Как это могло быть? — пробормотала Гарита.
— Наверное, на нервной почве, — осторожно предположил Середин.
— Тебе нужно выпить, девочка, — сделал категоричный вывод Тюлень. — Мужики, пошли лестницу разгребать.
Вячеслав Григорьевич, в клетчатой хлопковой пижаме, выглянул наружу, когда им оставалось только снять диван с перил. Он зевнул и вяло поинтересовался:
— Что, уже все кончилось?
— Внизу посмотрим, — ответил ему Сергей.
— Тогда я сейчас… — И антиквар побрел к своей комнате.
Олег проводил его взглядом. Сгорбленные плечи, шлепанцы на ногах, свободно болтающаяся поверх голого тела пижама с накладными карманами.
— Ну-ка, постой! — Ведун подошел к сонному мачо, похлопал его по карманам. Ощутив в одном из них жесткий прямоугольник, сунул руку и… И извлек тонкий костяной гребешок. — Опаньки! Это у тебя откуда, Вячеслав Григорьевич?
— Не знаю, — в полном изумлении мотнул головой антиквар. — Это не мой.
— Ты… — Олег оглянулся на лестницу, затащил мачо в номер и зашипел: — Ты хоть понимаешь, что это значит? Идиот, кто навке гребень подаст, по обычаю ее рабом навечно считается. А это, похоже, и вовсе навья расческа, ее добро. И ты, кретин, с ним в придачу. Говори, где взял?!
— Я не брал ее! Это не моя!
— Ты вспоминай, вспоминай! Может, на берегу подобрал? Кто принести попросил? Ну, думай. Милая девушка обронила вещицу, попросила подать. Сидела на камушке, причесывалась… Ну, вспоминай, где взял?! — Он хорошенько встряхнул антиквара.
— Да не брал я нигде! И вообще, я в пижаме по берегам не гуляю.
— Откуда же она тогда? — Ведун отпустил бедолагу, покрутил гребень перед глазами. Обычная полукруглая расческа с волнистыми зубцами. Явно не мужская — такими обычно не расчесываются, ими прически закалывают. Но костяная. Пожелтевшая от времени и так пропитанная водой, что подушечки пальцев влагу ощущают.
Олег провел находкой над левым запястьем — крестик слегка согрелся. Хотя, чего гадать? Ясно, что навье добро, не человеческое. Теперь понятно, отчего нежить к мачо так яростно ночью приставала. За своим пришла. Но вот кто ей антиквара сдал?
— Монета! — вспомнил он. — Ночью с нас кто-то требовал монету. Вот тебе и ква… Получается, наш колдовской друг увязался в скит за нами. Поздравляю, Вячеслав Григорьевич. Похоже, все вчерашнее представление предназначалось лично для вас. А я-то
Тишину в доме прорезал истерический вопль Гариты. Ведун сорвался с места, одновременно с Виктором и Сергеем влетел в номер молодоженов. Женщина сидела на постели и вся тряслась, плача и что-то неразборчиво бормоча.
— Что с тобой, милая? — Супруг торопливо запахнул на ней халат, полуобнял за плечи, сел рядом: — Что такое, Гариточка, что случилось.
— Вот, минералки хлебни, — достав из кармана бутылку, протянул ее женщине Тюлень. — Выпей чуть-чуть, успокоишься.
— Там… Он был там… — указала на туалет Гарита.
Олег вытянул саблю, распахнул дверь в санузел — там было пусто. Маленькая тесная кабинка.
— Он был там, там, там! — мотнула головой несчастная.
— Вот, попей еще. До конца допивай, внизу еще есть. — Тюлень вздохнул. — После вчерашнего мне самому призраки по углам мерещатся. Надо внизу аптечку проверить. Может, чего успокаивающего тут держат?
— Я его видела! Собственными глазами!
— Да-да, милая, я верю… — Виктор крепче прижал ее к плечу и поднес к губам бутылку.
Гарита сделала четыре глубоких глотка, отерла лицо. Всхлипы прошли.
— Напугался человек, бывает, — выпрямился Сергей. — Господи, скорее вниз! Как я хочу выпить!
Олег перешел к себе в номер. Урсула успела одеться в джинсы и футболку, собрала волосы в кичку на затылке, но на ноги вместо подходящих по стилю кроссовок надела замшевые туфельки.
— Они тебе так нравятся? — улыбнулся Середин.
— Еще как, господин!
— Здорово. Тогда побереги их и надень вон ту обувку, со шнурками.
Девушка кивнула и стала переодеваться. Ни звука поперек! Мама права: где в наше время еще такую найдешь? Ни слова о том, что он ничего не понимает в новой моде или что так ей больше нравится.
— Что случается с людьми, которые становятся рабами русалок? — Олег и не услышал, как за его спиной появился антиквар.
— С русалками все очень просто, — причмокнул ведун. — На них можно жениться, а то и просто пару раз переспать. Они от смертных ищут любви. С навками хуже. Эти хотят тепла. Заласкают, защекотят, в омут заволокут, все силы высосут. С непривычки люди часто тонут. А коли их навки, набаловавшись, отпускают — за неделю-другую чахнут до смерти. От слабости. Кое-кто, правда, выживает. Хотя и редко. Но от навок можно откупиться. Они не злые, они просто замерзшие. А вот мавки от людей хотят одного: истребить. Губят, а потом повелевают утопленниками. Ни смерти не дают, ни жизни.
— И что теперь со мной будет?
— Попытаемся уговориться, — пожал плечами Середин. — В худшем случае придется тебе, Вячеслав Григорьевич, по гроб жизни воды открытой сторониться. Ванна, бассейн — можно. Река, море, озеро — уже нельзя. Заберут. Ты для них как меченый станешь. Потерянная хорошими знакомыми вещица.
— А в лучшем?
— В лучшем? — усмехнулся Олег. — Своим для них можешь стать. Под водой дышать научат, от любой напасти в воде спасут. Хочешь рискнуть?
— Это как?