Возвращения домой
Шрифт:
Я ответил, что денег у меня хватит. С тем же деловым видом он сказал:
– Я убедился, что неплохо иметь место, где можно жить, не опасаясь назойливых посетителей. Я мог бы предоставить вам этот дом на полгода.
Маргарет сказала, что ловит его на слове. Ей нужно где-нибудь побыть с ребенком, пока мы не поженимся.
Дэвидсон был удовлетворен. Больше он ничем помочь не мог. Он еще раз с удовольствием изучающе посмотрел на дочь, а затем глаза его привычно спрятались под опущенными веками. И хотя он не предложил нам
46. Последний поезд в провинциальный город
Каждое утро, когда я звонил Маргарет, – зимнее небо тяжелой пеленой висело над верхушками деревьев, – я слышал, как она старается говорить с нарочитой бодростью. И вот, за несколько дней до того, как она, по моим расчетам, должна была навсегда прийти ко мне, я почувствовал ревность. Я не мог смириться с мыслью о том, что она изо дня в день живет там; я вынужден был заставлять себя не думать об этом. Я не мог выдержать мысли, что она старается помочь ему; я прошел через те повседневные муки, когда воображение рисует картины чужого семейного очага, даже если этот очаг остыл.
Я убеждал себя, что ей еще труднее, но в то же время стал бояться даже телефонных звонков, словно они только и делали, что напоминали мне о ее доме, о них обоих.
В разговорах с ней я ни разу не спросил о дне его экзамена. Отчасти потому, что старался честно держаться уговора и не торопить ее; а кроме того, я просто не хотел ничего знать о нем.
Прошло рождество. Однажды утром, как раз когда я собирался позвонить ей, зазвонил телефон. Это была она, хотя я услышал искаженный, неестественный голос.
– Все будет в порядке.
– Ты ему сказала? – вскричал я.
– Да, я ему сказала.
– Все хорошо?
– Все будет хорошо. – Она плакала.
– Когда?
– Скоро.
– Очень скоро? – вырвалось у меня.
Она сказала:
– Он долго не мог поверить.
– Когда мне приехать за тобой?
– Мне пришлось заставить его поверить.
– Чем скорее я буду с тобой…
– Он не может понять, почему это случилось с ним.
– Он согласился?
– Да, но ему тяжело.
Она сказала, что обманывала себя, когда мы говорили о нем. Я ответил, что, если это правда, значит, и я обманывался не меньше. Потом, не переставая плакать, все еще вспоминая события минувшей ночи (они проговорили до утра), – она просила, чтобы я успокоил ее, чего никогда не делала раньше, чтобы я рассказал, как мы будем счастливы.
Когда она придет ко мне? Не сегодня, ответила она, и по тону ее я понял: в последний раз ей нужно по-своему позаботиться о нем. Не сегодня. Завтра.
– Наконец-то, – сказала она; в голосе ее не было грусти, но не было в нем и молодости.
В тот же день я прощался с Джорджем Пассантом, который провел день в министерстве и последним поездом возвращался в свой провинциальный городишко. Мы встретились в баре, потому
– Да, досадно, – сказал Джордж. – Но так или иначе, а я прожил здесь три интересных года и не отказался бы от них ни за какие блага на свете.
Несмотря ни на что, он все еще способен был зачеркнуть свое прошлое и взирать на него с непоколебимым оптимизмом, словно все это произошло не с ним, а с кем-нибудь другим.
– Чем больше я думаю о своем положении, – сказал Джордж с благодушной улыбкой, – тем лучше оно мне кажется. Я провел здесь три необычайно интересных года и проделал работу, настоящую ценность которой понимаю больше, чем кто-либо. Ценность ее, между прочим, весьма значительна. В процессе этой работы я имел возможность взвесить способности нашего почтенного руководства, и преувеличивать их я вовсе не склонен. Я также не упустил случая насладиться личной жизнью. Все это более чем компенсирует столь незначительное унижение.
Узнав, что его заявление отклонено, он вначале пришел в неописуемую ярость, проклинал всех, кто когда-либо был его начальством, всех должностных лиц, всех членов нового руководства, всех, кто участвовал в заговоре против него. Но очень скоро он стал рассуждать преувеличенно трезво, говоря всем, что он «разумеется, ничего иного и не мог ожидать…», и добавлял какое-нибудь остроумное, весьма выразительное и совершенно неправдоподобное объяснение того, почему Роуз, Джонс и Осбалдистон сочли необходимым его уволить.
И вот теперь он уютно примостился возле камина, пил пиво и доказывал мне, что ничуть не пострадал от этого.
– Я надеюсь только, что вы будете часто приглашать меня в гости, – сказал Джордж. – Поездка в Лондон время от времени совершенно необходима для моего душевного равновесия.
Возможно, он разыскал какое-то новое увеселительное заведение, возможно, его увлекали встречи с преуспевающими знакомыми – радость, никому, кроме него, не понятная; а быть может, и то и другое, – я не очень старался вникнуть, ибо мне хотелось рассказать ему о своих новостях и сейчас был удобный случай начать.
– Разумеется, – подтвердил я.
Я был лишь слушателем, когда, радуясь возможности поделиться нашей тайной, Маргарет открыла секрет своему отцу. Я же еще ничего никому не рассказывал ни открыто, ни намеками, даже брату, даже такому приятелю, как Джордж, если не считать того случая, когда, неожиданно для самого себя, выложил все Гетлифу. И с Джорджем мне в тот вечер не хотелось говорить; я все еще боялся искушать судьбу. Но все же я заговорил, а заговорив, заметил, что выражаюсь туманно и не могу с собой справиться.