Возвращенная публицистика. В 2 кн. Кн. 1. 1900—1917
Шрифт:
Было бы грубым преувеличением сказать, что партия наша по сей день является «интеллигентской», но несомненно все же, что партийная надстройка, в которой таким важным значением пользуются так называемые профессиональные революционеры, имеет свой замкнутый мир идейных интересов, может быть и очень интересных для психолога, но иногда лишенных всякой ценности на политическом рынке.
В периоды революционного прилива социал-демократическая масса подчиняет себе свою организационную надстройку, извлекая из ее среды все политически жизненные элементы и вынуждая их приспособиться к широким и свободным формам массовой борьбы. Но в периоды революционного отлива связь между партийной организацией и массой разрывается, и партия, т. е. ее «верхние десять тысяч», снова попадает в заколдованный круг внутренних переживаний.
Этот процесс осложняется фактами существования двух организованных фракций внутри социал-демократии.
Подпольный партийный аппарат массе необходим — он дает ей литературу, агитаторов, организаторов — и ей приходится
Два штаба вырабатывают свои фракционные платформы и намечают всюду и везде своих кандидатов. Выборы в силу полицейских условий имеют к тому же обыкновенно двухстепенный характер, — и в делегаты на съезд попадают в конце концов наиболее приноровленные к подпольной работе элементы; т. е. деятельные члены одной из двух борющихся фракций. Но масса посылает их на съезд не потому, что они — большевики или меньшевики, а несмотря на то, что они большевики или меньшевики.
Избранных делегатов собирают по фракциям и довершают их политическое воспитание путем тщательной выработки плана кампании на съезде. К моменту его открытия вы уже имеете две строго разграниченные части, занимающие даже разные места в зале заседаний. Во все время съезда происходят закрытые фракционные собрания, на которых предрешаются все вопросы. Все члены фракции голосуют совершенно единообразно — даже по вопросам чисто формального характера.
Ко всему этому нужно еще прибавить, что самый съезд происходит в чужой стране. Делегатов переправляют сперва в Копенгаген. — Каждая фракция едет своим путем. Оттуда их выселяют. И после недели странствий и мытарств они оказываются в Лондоне, где чувствуют себя так же, как на необитаемом острове. Это создает замкнутую политическую среду, в которой превосходно размножаются бациллы взаимного недоверия и закулисной дипломатии.
7. «Центр» мешает принципиальной работе
Чего можно было ждать от съезда? Разумеется, не того, что он сразу сплотит партию, деморализованную четырехлетней междоусобицей фракций. Кто не стоял за раскол — а сознательные и откровенные раскольники представляли ничтожное меньшинство в обеих фракциях, — тот должен был позаботиться, чтобы съезд создал условия, обеспечивающие minimum организационных трений.
Прежде всего возник вопрос о составе президиума на самом съезде. В партии, где конкурирующие течения не представляют собою государств в государстве, где существует общая для всех почва партийного права, вопрос о председателе съезда разрешается исключительно в зависимости от соответственных способностей кандидата. Но при наличности двух замкнутых, равных по силе и по взаимному недоверию фракций, равное представительство их в президиуме становится неизбежным. Так как национальные организации, в свою очередь, по политическим симпатиям склонялись в ту и в другую сторону, то президиум из пяти лиц представлялся комбинацией, дававшей maximum гарантий беспристрастия и способной своим авторитетом внести умиротворение в наши заседания. Тем не менее большевики не согласились. Почему? «Вопрос о составе президиума — видите ли — есть вопрос политический. Тут место не соглашению, а открытой борьбе». Произошла борьба. Прошло предложение «центра», что следовало предвидеть до борьбы на основании соотношения сил. Победил ли центр, в этом «вопрос»? Формально — да, но по существу центр потерпел поражение. Если б все фракции проявили элементарнейшее партийное «самопожертвование» и пошли бы добровольно на создание коалиционного президиума, это означало бы, что все озабочены порядком работ съезда и создало бы то элементарное взаимное доверие в плоскости партийного права и партийной морали (не политики!), без которого и общий съезд не имеет смысла. Но так как организационные фракции переносят внутрь партии методы классовой борьбы, то большевики, вообразив, что дело идет о президиуме Государственной Думы, открыли «политическую кампанию». Бундисты голосовали с меньшевиками — за одних, поляки с большевиками — за других, латышей рвали на части, — и в результате все-таки оказался коалиционный президиум. Но в результате чего? — мелочной, бессмысленной и ненужной борьбы, внесшей деморализацию уже на первое заседание съезда.
Т. Каменев с недоумением указывает на то, что центру «в атаках (!) большевиков чудились фракционные интересы». Уже одна кавалерийская терминология автора наводит на размышления. Но и по существу, — неужели центр так уже ошибался в своей мнительности? Можно, конечно, рассуждать так: большевизм олицетворяет партийное развитие и ведет борьбу только за интересы партии. Поэтому его «атаки» уже по самому существу своему антифракционны. Но с этой точки зрения, вполне естественной у официозного историографа, исчезает самое понятие фракционных интересов. Я же скажу: если б для меня было также несомненно, как и для моего друга Каменева, что большевики — это партия в ее будущем, я отнесся бы к их тактике с еще большим осуждением. За большие цели нужно уметь бороться большими средствами.
«Выборы нового Ц. К., — пишет т. Каменев, — показали еще раз, как «центр» понимает свою роль и задачи примиренчества. Кандидаты того крыла съезда, которое определило все главные его резолюции, получили волею съезда случайное преобладание лишь в один голос в том учреждении, которое должно было проводить в жизнь съездовские решения».
Да, действительно выборы нового Ц. К. кое-что «показали» и показали так ясно, что т. Каменеву поистине следовало бы для своего официозного негодования против центра выбрать более удачный повод. Вопрос о Ц. К. был для центра только расширенным вопросом о президиуме. Одно из двух: либо мы создадим центральный комитет партии, либо — одной из фракций. Если большевики и меньшевики работают в одной партии, то они должны научиться совместно работать в ее руководящем органе. Пусть наиболее авторитетные представители обеих половин совместными усилиями сведут к minimum’y неизбежные трения внутрипартийной борьбы.
Возражали: но будет ли разнородный Ц. К. работоспособным? Сможет ли он политически руководить партией?
Что можно было на это ответить? До сих пор мы имели «однородные» Ц. К. Руководили ли они партией? Нет, они руководили своей фракцией. Другая сторона создавала свой нелегальный центр. Партия, как целое, совершенно не имела правящего органа, хотя бы с самыми скромными функциями. Попробуем его создать. Учредим постоянное бюро из представителей обеих течений и национальных организаций. Конечно, такой Ц. К. сам по себе не объединит партии. Но он сможет стать органом объединения, если нам помогут политические события. Вы говорите, что за его спиной сложатся неофициальные центры? Весьма вероятно. Но разве их нет сейчас? Зато мы хоть будем гарантированы от эксплуатации общепартийного аппарата в интересах одной фракции; порукой кругового контроля мы будем застрахованы от авантюристских экспериментов, от выходок политического импрессионизма... Наконец, какой другой Ц. К. вы можете предложить? Если съезд отражает партию, то Ц. К. должен отражать съезд. Значит Ц. К. должен быть коалиционным.
Многие большевики — и среди них ближайшие друзья Каменева — в начале съезда колебались. Но после неудачной «атаки» на президиум они стали соглашаться с приведенными аргументами. Казалось, можно было надеяться, что Ц. К. будет создан путем добровольного соглашения всех сторон, без той «политической борьбы», которая в вопросах личного состава центров всегда получает самый отталкивающий и деморализующий характер. Но к концу съезда настроение большевиков радикально изменилось. При проведении важнейших политических резолюций они получили поддержку части бундистов и латышей. Казалось, большевики должны были оценить эту благоприятную конъюнктуру в том смысле, что коалиционный Ц. К., как таковой, будет в политических вопросах ближе к большевистской линии поведения, чем к меньшевистской; казалось, это должно было еще более примирить их с идеей коалиционного Ц. К., отражающего соотношение сил в партии. Но вышло наоборот. Политическая победа немедленно толкнула их на путь организационной «атаки». Они решили путем борьбы добиться для восьмидесяти семи большевиков вдвое большего представительства в Ц. К., чем для восьмидесяти семи меньшевиков. На каком основании? На том, что резолюции большевиков были поддержаны поляками, латышами и частью бундистов. Но ведь представители поляков, латышей и бундистов будут держаться соответственной тактики в Ц. К.? Большевиков это более не удовлетворяло. Они отказались от соглашения, основы которого были предложены центром (Бундом), и открыли «избирательную кампанию». В этой кампании, которую они вели против центра, они снова потерпели поражение, как и в вопросе о составе президиума. Ц. К. оказался коалиционным с преобладанием большевистского течения — соответственного соотношению сил на съезде. Каменеву кажется, что «центр» из рук вон плохо понял задачи примирительной политики, дав большевикам «случайное преобладание лишь в один голос». Но почему же центр должен был дать большевикам преобладание? Потому что на съезде прошли большевистские резолюции! — Но ведь они прошли, лишь благодаря центру, — значит центр обеспечивал их проведение через своих собственных представителей в Ц. К. Зачем же ему нужно было давать преобладание большевикам, против политики которых он боролся? Это могло бы показаться непонятным, если б не было слишком понятным. Как по Щедрину, только та оппозиция не вредна, которая не вредит, так и по Каменеву, только тот центр заслуживает одобрения, который поддерживает «атаки» большевиков.
Далее «центр» оказывается виновным в том, что не принял большевистских резолюций, подробно перечислявших грехи и преступления Ц. К. и думской фракции. «Партия лишена таким образом — восклицает Каменев, — официального (!) мнения своего съезда о политической работе высших учреждений партий, официально выступавших от ее имени». Что официозным летописцам нельзя шагу ступить не опираясь на «официальное мнение», это понятно само собою. Но у центра не было никакого основания радеть о фабрикации «официального мнения».