Вперед и с песней
Шрифт:
— Устраивает, — оборвал меня Бредихин. — Но пока я действительно не понимаю, что вы имеете в виду. Впрочем, да, у нас со Львом действительно вышла какая-то неприятная, странная история. Вчера он попросил на несколько часов поставить в кабинете какие-то металлические коробочки, и я самолично убрал их вот в этот самый шкаф. Я даже не стал спрашивать, что там.
— Почему?
— У медиков постоянно полно различных анализов, всяких опытов — мало ли, — пожал плечами Виктор Петрович. — А я по своей природе человек не слишком любопытный. Но потом я вдруг обнаружил, что эти штуковины
— Значит, вы даже не знаете, что было в этих, как вы говорите, коробочках?
— Нет, но интересно — а что же там было? — спросил Бредихин без малейшего интереса.
Лицо заместителя главного врача по-прежнему хранило застывшее, непроницаемое выражение, которое меня начинало раздражать.
— Молитесь, чтобы они не оказались спрятаны в вашем диспансере, — сказала я. — И чтобы в них никто не залез, не открыл, не вылил в водопровод. Представляете, если бы среди ваших пациентов внезапно вспыхнула эпидемия холеры, сибирской язвы или чумы? Ваше заведение прославилось бы на весь город, и вы как человек, ответственный за лечебный процесс, — особенно.
— Что вы говорите? — воскликнул Виктор Петрович, и я впервые увидела, что он побледнел как полотно. — Вы хотите сказать, что там были активные микробы? Ну, знаете ли…
А немного помолчав, вдруг сказал:
— Вообще-то я всегда знал, что Грымский мечтал сделать мне какую-нибудь гадость, но не до такой же степени! Мы с ним однокурсники в прошлом, и он завидует моей карьере — никак не может простить, что именно меня в свое время Семен Алексеевич пригласил на эту должность. Причем чувства свои Лев не всегда даже скрывает. Но устроить против меня целую бактериологическую войну — это слишком! Даже для Грымского слишком!
— Нет, я думаю, он не специально. Но… всякая война начинается случайно, это всем хорошо известно. Давайте сейчас вместе подумаем, куда все же могли подеваться из вашего кабинета контейнеры? Кто мог зайти сюда в ваше отсутствие? Может, кто-нибудь подслушал ваш разговор?
— Но я еще раз говорю — мы не говорили с Грымским на эту тему. А зайти в кабинет могли многие — он специально предназначен для приема посетителей и почти всегда бывает открыт.
— Да, вот еще что, — неожиданно вспомнила я про свой визит в каменный бункер Адама Егоровича. — Скажите, а кто в вашей больнице на днях скончался?
— Что? — переспросил Бредихин удивленно. — Никто. У нас последний год не было случаев с летальным исходом, это я могу сказать вам со всей ответственностью как лечащий врач.
— Но… Кто же тогда находился вчера в больничном морге?
— Там никого не могло быть. Я имею в виду — покойных из нашего диспансера.
— Погодите, но хоть кто-нибудь имеет туда доступ из обслуживающего персонала?
— Странный вопрос. Зачем вам это знать? — спросил Виктор Петрович. — По-моему, это не имеет отношения к делу.
— И все же…
— Вообще-то это помещение закреплено за дядей Мишей — он оформлен на полставки, зимой работает как истопник. Когда-то он у нас лечился, да как-то прижился.
— И давно вы этого дядю Мишу видели последний раз?
— Вчера, — вздохнул Бредихин. — Снова ворвался ко мне в кабинет, стал требовать повышения зарплаты. Потом сказал, что не уйдет из кабинета, пока я не соглашусь. Я сказал — сиди, если тебе делать нечего, а мы все равно собираемся тебя за пьянство уволить. Потом он снова куда-то исчез. Это у него уже не первый раз, мы тут все к этому привыкли.
— Интересно, — сказала я. — Очень любопытно. Но вдруг…
Вдруг запиликал мой пейджер, и я быстро отцепила его от ремня, чтобы прочитать сообщение.
«Срочно! — было написано на крохотном экране. — Пробирки нашлись. Они в центре главной площади имени Ленина. Танечка, сделайте что-нибудь!»
И подпись — «Адам».
Я растерянно еще раз перечитала глазами сообщение. Что все это значит? Как это — в центре главной площади города?
Что и говорить, господин Одупейло был в своем репертуаре, на редкость сумбурном.
Но как бы то ни было — неужели пропащие микробы действительно обнаружились?
— Мне надо срочно ехать, — вскочила я с места как ужаленная. — Надеюсь, этот разговор останется между нами? Вы понимаете, что он — секретного, я бы даже сказала — сверхсекретного свойства.
Виктор Петрович кивнул, но потом сказал:
— Знаете, я бы вам все же посоветовал попить некоторое время легкие успокоительные средства. Снимает некоторую излишнюю нервозность, взвинченность. Вы когда освободитесь, загляните ко мне, я выпишу вам несколько рецептов, мы вместе подберем небольшой курс лечения. Но если вы все же предпочитаете лечиться в стационаре…
— Нет, нисколько, — только и сказала я врачу, пулей выскакивая из его кабинета.
До главной площади города я домчалась всего за пятнадцать минут — и как это меня не остановили по дороге гаишники?
Естественно, заезжать на транспорте на площадь было нельзя, поэтому я оставила свой автомобиль недалеко от пиццерии, а сама побежала к площади, посредине которой стоял огромный памятник Ленину.
Одно время по нашему Тарасову прокатилась настоящая мини-война между теми, кто считал, что памятник вождю пролетариата нужно непременно снести и даже сменить его на какой-нибудь царский, другие также твердо были убеждены, что не стоит таким топорным способом вычеркивать из истории написанные кровью страницы.
Как бы то ни было, но памятник Ленину до сих пор стоял в центре города целым и невредимым, указывая перстом в туманную даль.
На площади между тем сейчас не наблюдалось совершенно ничего необычного — спокойно ходили какие-то люди, в небольшом фонтане возле сквера купались дети, слышался ребячий визг и музыка из радиоприемника, который держал на коленях совсем молоденький мальчишка, обнимающий свободной рукой девушку.
Что за бред? Где здесь могут быть пробирки?
Я решила не торопясь обойти всю площадь со скверами, которые по краям служили ей обрамлением, и площадками для отдыха праздных горожан.