Вперед и с песней
Шрифт:
Чтобы не привлекать внимания прохожих своим, как выразился Виктор Петрович, взвинченным видом, я купила большое эскимо и неторопливо влилась в армию гуляющих.
Первым делом я подошла поближе к зданию областной администрации, но ничего необычного возле него тоже не увидела.
Не успела я сделать вокруг памятника первый круг почета, как меня кто-то схватил сзади за локоть.
Это была Лиля.
— Скорее, скорее, мы тебя ждем, — горячо прошептала она и потянула меня куда-то за собой. — Адам Егорович не может отойти, он все время наблюдает. Представляешь, как только ты
Она тянула меня в один из скверов, где действительно было такое историческое место.
Когда-то в начале девяностых годов здесь несколько недель подряд стояла так называемая «палатка демократии», оклеенная листовками. Именно на этом месте, напротив окон администрации, привычно объявлялись голодовки и проводились всевозможные митинги и акции протеста.
Теперь подобные мероприятия устраивались в Тарасове все реже и реже, но порой на «площадке гласности» появлялся какой-нибудь городской сумасшедший, на которого никто, даже журналисты, не обращал ни малейшего внимания.
Как же я могла забыть про это место на площади? Да, впрочем, и многие другие тарасовцы подзабыли, что один клочок асфальта имеет здесь особое назначение.
И потому с совершенно равнодушным видом поглядывали на странного человека, заросшего дикой щетиной, который сидел посередине «площадки гласности» прямо на асфальте, в очерченном возле себя круге, положив перед собой криво исписанный лист ватмана.
— Он за круг никого не пропускает. Говорит, что будет разговаривать только с губернатором области, — показала на забастовщика Лиля.
Напротив забастовщика с несчастным видом сидел Адам Егорович, который не отрывал от этого типа своих воспаленных глаз. Точнее, он безотрывно смотрел на его руки.
— Вон они, — завороженно прошептал Адам Егорович, когда я подсела к нему рядом на скамейку. — Он держит их в руках, Танечка. Вон видите? Как машет, как машет! Хорошо, что они неплохо закрыты, но ведь контейнеры можно открыть, и он это уже один раз демонстрировал…
— И что вы на него теперь любуетесь? Надо его взять — и дело с концом…
— Да в том-то и дело, Танечка, что опасно, — заволновался Адам Егорович. — Он кричит, что если кто-нибудь зайдет за круг, то он выльет содержимое пробирок в фонтан. Видите, где как раз ребятишки плещутся. И такой может, Танечка, он находится в таком ужасном положении и состоянии… Я даже не знаю, что делать. А потом — ведь это фонтан, и, значит, палочки сразу попадут в канализацию, в самую благоприятную для себя среду.
Признаться, у меня тоже еще не было никакого решения, и пока я просто подошла поближе, чтобы прочитать, что же написано в воззвании.
«Я, Михаил Иванович Егоркин, — разобрала я буквы, размашисто начертанные синим фломастером, — 1940 года рождения, русский, десять лет лечился, а потом еще четыре года работал в психиатрической лечебнице, имею хороший трудовой стаж. Но в настоящее время руководители задерживают мне зарплату на четыре месяца, мотивируя тем, что летом печи топить не надо и трупов в мое
Дальше запись обрывалась — возможно, переходила на следующую страницу. Но в целом с Михаилом Ивановичем Егоркиным все было ясно и так.
— Почему не обезвредите? — поинтересовалась я у молоденького милиционера с веселыми глазами, который стоял тут же, в тенечке.
— Не положено, — сказал он. — Существует распоряжение, что на этой площадке всем можно сутки что хочешь болтать. Демократия все-таки. И потом — жалко, что ли? Все равно никто внимания не обращает.
— Братья и сестры! — вдруг послышался глуховатый голос с площадки — его подал Егоркин. — Я требую личной встречи с губернатором. Если до наступления темноты он не подойдет ко мне лично и не удовлетворит всех моих требований, я заражу весь город страшными болезнями, и вы еще не один раз вспомните Егоркина…
— И егоркину мать, — добавил со смехом кто-то из проходящих как раз мимо него студентов.
А какой-то малыш, высунувшись из фонтана, выразительно покрутил пальцем у виска, по-видимому, выражая коллективное мнение по этому поводу, и снова с визгом подставил плечи под струи воды.
Да, такой ситуации я представить точно не могла! Никто вокруг, кроме троих человек — меня, Адама Егоровича и Лили, совершенно не верил, что в настоящий момент дядя Миша держит в своих руках страшное бактериологическое оружие, и все воспринимали его угрозы исключительно как бред сумасшедшего.
Как же мне лучше всего в такой ситуации поступить?
Я снова села на лавочку возле Адама Егоровича, стараясь как следует собраться с мыслями, и принялась с сосредоточенным видом есть мороженое.
— Ну, что будем делать? — с надеждой посмотрел на меня Адам Егорович.
— Сейчас, погодите, я должна подумать…
Проговорив это, я уставилась на струи воды в фонтане и увидела… интересное кино.
Я знала за собой эту особенность — в определенные минуты у меня получалось в таких красках увидеть перед собой картину возможных дальнейших событий, вплоть до конкретных жестов и диалогов, что мне и самой это порой казалось несколько удивительным, но в то же время и необыкновенно интересным.
Итак, сейчас я встану с места и направлюсь к зданию областной администрации. С моими пробивными способностями и кучей удостоверений я без труда смогу добиться срочной встречи если не с губернатором, то с кем-либо из его главных советников.
Я уверена, что у меня хватит красноречия, чтобы объяснить, насколько не шутейное дело разворачивается прямо под окнами правительственного дома. Главное — убедить очкастого «сухаря» (почему-то чиновник представлялся мне лысым, в очках, белой рубашке и с коричневым галстуком в полосочку, абсолютно сомлевшим от жары), что дядя Миша не настолько шизик, как они все думают, прочитав его письмена. И дать понять, по крайней мере, что микробы в его коробках — самые что ни на есть настоящие, живучие. И представляют реальную опасность для жизни тарасовцев.