Вперед, к Магадану!

Кротов Антон Викторович

Мы отправились гулять по городу. Северобайкальск строили люди из Ленинграда, и они размахнулись вширь и вглубь, состроив один из крупнейших городов

БАМа — там живёт около 30 тысяч жителей. Это половина от населения Тынды и раз в пятнадцать больше населения Новой Чары. Вообще город не производил впечатления захолустья: мы не нашли ни пустых домов, ни бесхозной, ржавеющей техники, — аккуратный маленький городок. Северобайкальск относится к Бурятии, но бурят в городе не наблюдалось.

Мы отправили телеграммы родителям, купили хлеб и так с пользой растратили половину подаренных нам денег. Цены в Северобайкальске были ниже, чем в Москве —

впервые за последние полтора месяца. Мы ещё раз, мысленно, сказали спасибо людям, снабдивших нас деньгами даже без нашей на то просьбы и отправились на Байкал, берег которого находился совсем неподалёку.

Побродили по колено в прохладной воде Байкала (купаться почему-то не хотелось). Настроение было великолепное, на грани восторга. Ещё бы! До Москвы осталось всего 5500 километров! Позади три четверти нашего 21500-километрового пути.

Когда мы вернулись в комнату с надписью «ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЁН», — там уже была новая смена. «Это вы студенты, которые в Москву из Магадана едут?» — «Мы,» — отвечали мы, озадаченные нашей известностью. — «Мы тут вам насобирали материальную помощь, возьмите,» — и протянули ещё тысяч двенадцать. Впрочем, попить чай вторично не удалось: то ли чайник сломался, то ли его кто-то унёс, а мы так упорно искали чайник, что новый дежурный по станции удивился: «А я тут что, дежурный по чаю, что ли?» — В общем, решили зайти через час-два и отправились пока в вокзальную столовую, которая только что открылась.

Помыли в туалете картошку (которую нам подарили ещё в Тынде) и отнесли в столовую с просьбой сварить. Нам сварили, мы съели и быстро помыли ещё картошки, — нам сварили ещё. Мы очень колоритно выглядели в этой северобайкальской столовой, заняв целый стол своим барахлом: хлебом, луком, чесноком, открытками, которые мы писали на родину всем друзьям. Потом пили чай.

Пока пили чай, какой-то одиночный электровоз быстро проехал на запад, в сторону станции Лена. Мы не придали этому трагического значения.

«Ну вот, ребята, пропили паровоз,» — сказали нам в комнате дежурного по станции, когда мы вновь появились там, — «следующий не знаем когда.» Трудно предугадать появление локомотива, идущего «резервом», без вагонов. Узнать о том, что пойдёт «резерв», можно только за 10–15 минут. Мы же охотились за локомотивами неаккуратно и вот — один проворонили.

Поворчав друг на друга за случившийся огрех, мы пошли к расписанию и узнали, что вскоре будет поезд Тында—Москва.

НАУЧНОЕ ПРОНИКНОВЕНИЕ В ПОЕЗД

Небольшое отступление о том, как вообще чего-либо просить. Основная заповедь — не наглеть и не просить ехать слишком далеко. Лена — 328 км, в самый раз. Можно проситься и до Кунермы — вдвое ближе, но этот вариант — запасной. От Северобайкальска до Кунермы существует подстраховка — пригородный поезд раз в два дня, а вот от Кунермы до Лены пригородных сообщений нет; поэтому оседать в такой дыре, какой является Кунерма, не хотелось. Так же, когда просишь, к примеру, переночевать, просишься сперва на одну ночь, а потом можно разобраться с этим вопросом дополнительно.

Вторая заповедь — сперва просьба, потом мотивация, обоснование. Это обязательное правило, чего бы я не просил. «Дайте половинку хлеба, у нас нет денег.» «Пустите проехать, мы путешественники, едем оттуда-то и туда-то.» «Пустите переночевать, так-то и так-то». Если после первой фразы тебе отказали, человек имеет возможность, выслушав окончание

твоих слов, изменить своё решение, например: «Ну, вообще-то мы не возим, но раз путешественники, садись.» Или: «Ну, вообще я сейчас не вписываю, но раз уж больше некуда, приходи.» Если же ты сначала «тянешь резину», рассказывая, кто ты есть и откуда, а потом вдруг просишь, и тебе откажут, — тебе больше нечего сказать, и ты уходишь.

— Здравствуйте! Кто начальник поезда?

— Это я. Что вам нужно?

— Пустите, пожалуйста, проехать хотя бы до Лены. Мы путешественники, из Магадана домой, в Москву возвращаемся, а деньги кончились, на перекладных приходится ехать. Уже с 4 сентября, как на Большую землю приплыли, от Советской Гавани добираемся. Пустите проехать хотя бы до Лены.

— Ну, мужики, я не могу, — отвечает начальник поезда, усатый мужик лет сорока узбекской внешности. — Здесь сядут ревизоры, вам-то что, а проводника уволят, и мне большие неприятности будут.

Мы пошли к машинисту. Даже наука побеждает не сразу.

— Здравствуйте! Пустите, пожалуйста, до Лены. Мы путешественники, из Магадана домой, в Москву возвращаемся, а деньги кончились, на перекладных приходится ехать. Уже с 4 сентября, как на Большую землю приплыли, от Советской Гавани добираемся. Пустите проехать сколько-нибудь.

— А, путешественники! Это тебя в телевизоре показывали? Ну, садись.

И мы сели, по приглашению машиниста, в переднюю кабину электровоза и поехали в Лену.

* * *

Дорога до Лены была весьма интересной: во-первых, тем, что мне удалось фотографировать из передней кабины электровоза, а во-вторых тем, что машинист был очень разговорчив, помощник тоже.

Перебежавший дорогу заяц поднял целый пласт воспоминаний. Машинист на БАМе — тот же охотник. Машинист с помощником вспомнили, как переезжали локомотивом (и тут же подбирали) зайцев, коз, куропаток. Разговор постепенно перешёл с мелкой дичи на крупную. Вспомнили, как летом сбили «мужика в шубе», а оказалось — медведь. Затем…

— Был у нас такой машинист, Петрович, это вообще чудо. Переехал однажды барана, и не остановился! Помощник — ну та-ак просил: ну давай возьмём, а тот: нет! А мы ехали следом и подобрали. Странный мужик Петрович — непрактичный. Я даже ради зайцев и то останавливаюсь. А с другим, в Азии он работал, был случай: врезался прямо в стадо баранов. Остановился, только двоих баранов успел закинуть, а тут чабан бежит: э-ге-гей! Едва успел уехать.

— А вот ещё случай, давно было, я ещё на Транссибе работал. Сбили лося, килограмм триста, но только позвоночник сломали, а сам копытами брыкается. Я его опять (задним ходом) переезжаю, а он нагибается, и никак не добьёшь его. А подойти — тоже нельзя, ни ружья, ни топора, ничего, хоть камнями закидывай. Ждали мы с полчаса, наконец перестал брыкаться. А затащить-то как? Ни проволоки, ничего. Положили на рельсы, голову перерезали ему, потом обратно, задним ходом, пополам тоже, едва, в общем, по частям затащили. А диспетчер по связи запрашивает: что, мол, случилось? — Я молчу. Поехали, на станции — опа! отвели на запасный путь. «Что случилось? Ты мне «Россию» на полтора часа задержал!» «Россия» — это скорый поезд, Владивосток—Москва. Выхожу я, руки в крови вот по сюда. «Ну, лося резал.» — «Так бы сразу и сказал. Правую лопатку мне, а левую отдашь в Шимановске N.» — Ну, я отдал, лето же, куда мне одному столько мяса. А кому зимой повезёт, заморозишь, так на всю зиму мяса хватает.