Вперед в прошлое!
Шрифт:
— Ха. Ты знаешь, где зарыт клад? — с горечью в голосе спросила Наташка.
Я не удержался, постучал пальцем по своей макушке.
— Здесь. Клад зарыт здесь.
Глава 4
Восьмой «Б»
Проснулся я раньше будильника, потому что встала мама и направилась на кухню готовить нам завтрак. Бедная Наташка, у нее ж хронический недосып! Хочешь не хочешь — вставай, будь то даже воскресенье. Я накрыл подушкой голову, но заснуть так и не смог. Новая реальность заиграла новыми красками, и под маской родительского равнодушия проступила перекошенная уродливая рожа.
Это извращение какое-то — подниматься чуть свет, чтобы собирать в школу здоровых лбов, которые сами могут себя обслужить! Но когда были детьми, мы воспринимали это как прямую родительскую обязанность.
Пока не отключили воду, я пошел в душ, хотя в подростковом возрасте максимум, что делал по утрам — чистил зубы и умывался, так меня приучили. Освежившись, посмотрел в зеркало на свое подбитое лицо. Пухлый пацан со взглядом матерого волка.
Сегодня мне предстоит встреча с единственным другом Ильей, с которым мы всю жизнь были не разлей вода. Кроме того, наверняка побитые гопники со дня на день придут выяснять отношения, и тут бы мне понадобился отцовский обрез и патроны с солью. Но обрез уехал типа на рыбалку. Вспомнилось, как мелкий Борька, не выговаривающий шипящие, сказал: «Папа на ыбалке поймал суку». Как же ты был прав, малыш!
Да и однокласснички мои — те еще красавцы. Забавно, но я даже немного волнуюсь. Мое отражение хищно оскалилось.
И ведь если буду утверждать, что в меня вселилась душа, скажем, маршала Жукова или Сталина, поверят ведь! И в дурку не упекут. Верят же во всяких Анастасий, Порфириев Ивановых и прочих Чумаков — время такое веселое. Зеленые человечки только начали похищать людей, «Секретные материалы на подходе», а кликуши превратились в уважаемых пророчиц.
Захотелось коньяка. Ха-ха, «Метаксы» подпольного розлива. Работа мне предстояла колоссальная. Итак, начнем!
В ванной меня сменила Наташа, я отправился в кухню, где мама замерла у плиты и посыпала омлет укропом. Вспомнилось, что яйца в поселке были своеобразной валютой, яйцами расплачивались за услуги, меняли на другую еду. Мама умела шить, и соседи из частных домов, которые держали кур и свиней, с ней расплачивались едой.
Глаза у мамы были красные, потому я придержал предложение больше нас в школу не собирать, сел за стол. Она потянулась к тарелке, положила мне кусок омлета, налила чай и поставила на стол.
— Спасибо, мамуля, — проговорил я, прикончил омлет и принялся мыть оставленную с вечера гору посуды.
Специальное средство было, видимо, в дефиците, и я справлялся содой. Мое усердие мама оценила по-своему. Когда из ванной пришла Наташка, кивнула на меня.
— Посмотри, какой Павлик молодец! Вот что, тебе трудно было помыть посуду с вечера? Ты так обнаглела, что и за собой не убираешь!
Эх, мама, ну что ты творишь!
Я скрипнул зубами и промолчал. Протер посуду полотенцем и поймал взгляд Наташи, полный осуждения. Теперь она будет думать, что я, как Борька, подлизываюсь, чтобы заслужить похвалу.
— Наташа предложила делать это по очереди, — сказал я, подчеркивая, кто именно молодец. — Сегодня просто я дежурный по кухне. Спасибо, мама, ты можешь идти спать, дальше мы справимся сами.
Вместо того, чтобы поблагодарить, она сухо кивнула. Придется долго и монотонно объяснять, но, естественно, не сейчас.
— Подождешь меня? — долетело в спину, когда я собрался выходить, я обернулся и кивнул Наташке.
Позорную дедову рубаху я надевать не стал. Натянул серую отцовскую футболку, что он бросил на стуле. Он растолстел (ну а шутки-ли на две семьи жить и в два горла жрать?) и больше ее не носил. Накинул ветровку спортивного костюма, натянул перешитые же дедовы брюки. Пугало огородное, картина маслом. Но ничего, сейчас все такие.
По лестнице мы сбегали вместе с сестрой. Наташка косилась с подозрением, а уже на улице сказала:
— Я не знаю, кто ты, откуда столько про нас знаешь, но ты точно не мой брат.
— Ты ошибаешься. Я твой брат и есть, — честно ответил я.
— Вот только не надо мне лапшу на уши вешать, а?! Ты говоришь по-другому, ходишь по-другому. Ты прямой теперь, а еще вчера с утра горбился. Ты как будто совсем взрослый!
— Ты правда хочешь знать правду? — спросил я, останавливаясь.
Она тоже остановилась и закивала, вцепившись в сумку. На ее лице читался страх.
— Меня зовут Павел Романович Мартынов, — отчеканил я.— Мне сорок шесть лет. В две тысячи двадцать пятом мы все умерли, потому что началась ядерная война. Я умер. Но моя душа вернулась в свое молодое тело. Вот так. Другой правды у меня для тебя нет.
— Гонишь? — жалобно спросила она.
— Есть более удобный вариант: мне надоело быть лохом, меня ударили по голове, там шарики зашли за ролики, и я изменился. Выбирай любой.
— Второй мне нравится больше, — сказала она и потопала к остановке. — Слушай, а у тебя билет на автобус есть? Дашь? Ты же их все равно склеиваешь, а не покупаешь.
Компостерами никто не пользовался. Билеты продавались у водителя, в каждом автобусе был контролер, гроза и враг всех зайцев, который те билетики надрывал. Чтобы сэкономить, я дома аккуратно их склеивал, нанося иглой тонкий слой клея. А на сэкономленные деньги покупал себе кассеты на рынке.
Я молча дал сестре парочку билетов. Она посмотрела через них на свет.
— Круто! Ты прям этот…
— Аферист-фальшивомонетчик.
До школы было ехать чуть больше километра — две остановки. Наташка экономила иначе: ходила в школу пешком, а на карманные деньги покупала сигареты.
На остановке кишели люди: и разновозрастные школьники, и взрослые, едущие на работу в город. Мы остановились на обочине, немного не доходя до скопления народа. Наташка усиленно думала, морщила лоб и наконец не выдержала.
— А со мной что там стало? Ну, в будущем? До того, как мы все умерли.
Правду я говорил не стал. Помня, как ей нравилось танцевать и какая она пластичная, я сказал:
— Осенью ты запишешься на танцы в город. Преуспеешь. Поступишь на физическую культуру в Краснодар, но работать учителем физкультуры не пойдешь, поедешь в Москву и откроешь свою школу танцев. Сначала будешь сама вести занятия, потом наймешь людей. Купишь себе иномарку…