Вперед в прошлое!
Шрифт:
— Прям иномарку? — радостно воскликнула она.
— Да. Но не сразу, конечно. Сразу тебе будет трудно, как и всем нам.
— Круто! Нет, все-таки мне первый вариант, про ядерную войну, больше нравится. А я на рынок идти хотела работать, ну, или в Турцию гонять. Или — устроиться в магазин на сыпучку.
— Почти все рынки закроют, — сказал я. — А в магазине будут работать только те, кто ничему не научился. И получать будут очень мало.
— Пфф, глупости. Придумал тоже — рынки закроют, — фыркнула она. Подумала немного и продолжила: — А Влад? Мы поженимся?
— Нет. Со временем ты его возненавидишь, потому что он… трус и предатель, — не удержался я.
— Иди ты! — обиделась Наташка. — Наплел тоже мне.
На остановку пришла ее подруга, Вичка Плечко, и Наташка убежала. Я остался один и ощутил ту самую неловкость, оставшуюся из детства: словно я чужой в стае, и как только это поймут, меня сожрут. Мой единственный друг Илья жил в пятиэтажке недалеко от школы, больше никто со мной, ментенышем, общаться не хотел, это не по понятиям.
Еще одна моя маленькая мечта из детства, помимо видика и своей комнаты, — день рождения, куда пришло много друзей. Мне хотелось, чтобы меня любили и со мной дружили. Мечту я воплотил, когда закончил школу, в детстве же мой день рождения отмечали дома, и к нам приходил Илья, но надолго не задерживался.
Мне казалось, что со мной все сразу начнут дружить, если у меня появится видик или что-то ценное и крутое. Теперь же понимаю, что то самое, ценное, — внутри.
Приехал автобус, собравший пассажиров на конечной, и, вопреки обычаю, я не забился вперед, к старухам и женщинам, а пошел на гармошку, где обычно толклись хулиганы, которых я избегал.
Сейчас никого из них не было, если не считать отмороженных семиклассников, которые лезть ко мне боялись.
Возле клуба, в центре поселка, автобус набился под завязку, и я переместился ближе к выходу, думая о том, что было бы неплохо прихватить с собой хотя бы кухонный нож — вдруг после школы меня будут поджидать гопники? Ничего, я не прежний пугливый подросток. Чаще всего люди чувствуют силу и опасаются связываться, если велика вероятность огрести.
И вот я стою возле двери автобуса, возвышаясь над мелкотой, теснящейся на ступеньках. Смотрю на проплывающие мимо дома и заборы, и меня наполняет чувство нереальности происходящего.
И вот остановка «Школа». Автобус пустеет, мы выходим разношерстным роем. Со всех сторон к школе тянутся ученики, как муравьи — в муравейник, тащат в портфелях домашние задания.
В общем потоке я направился к знакомому трехэтажному зданию, вертя головой и выхватывая из толпы смутно знакомые лица. Пока никого опасного. Кучкуются старшеклассники в курилке за школой. Носится мелочь, кидает друг в друга грязную тряпку:
— Сиф!
— Тоха сифа!
Сверкая труселями, маленькие девочки скачут в резиночки. Семиклассницы сгрудились у ступеней и что-то рассматривают — они уже взрослые для детских забав.
Форму отменили несколько лет назад, и все одеты кто во что горазд. Идет непримиримая борьба с женскими штанами: дежурные на входе во главе с физичкой не пускают в школу нашу Натку Попову, потому что на ней белые брюки.
— А вы стулья замените, они все колготки порвали, — огрызнулась она. — У меня колготок больше нет, а без них попа мерзнет!
— В черных брюках можно, — уперлась физюля.
— А они не высохли, — парировала Натка. — Воду-то отключили днем! Стираем-то мы вечером!
Чем закончится перепалка, я слушать не стал, поздоровался со всеми, просочился в школу и чуть ли не уперся в Лику Лялину, со скучающим видом опершуюся о подоконник под общешкольным расписанием. Напротив стоял стенд, куда крепились объявления, стенгазета и плакаты о вреде курения.
У Лики явно нет недостатка в колготках. Белая блузочка — не перешитая, а современная, кожаная сумка и юбка-варенка, которая ей, наверное, жмет в пятой точке. И туфельки. Новенькие лаковые туфельки. Я невольно посмотрел на свои стоптанные кроссовки, у которых из всех щелей торчал обувной клей. И в школу я в них хожу, и на физкультуру. Наташкины шузы мать вообще вручную подшивала, и их в дождь носить нельзя, сразу воду набирают.
Не удержавшись, я подошел к Лике и сказал:
— Привет, Анжела.
Она мгновенно отлипла от подоконника, одернула юбку, вытянулась в струнку и вытаращилась на меня, не зная, что сказать.
— Отец ночью был у вас? — спросил я холодно, наблюдая, как ее лицо покрывается красными пятнами. — Вижу: у вас.
И понятно, что девочка ни при чем, не она ведь с моим отцом спит, но как же трудно себя сдерживать! Вот чем наша Наташка ее хуже?
— Передай матери, что я заскочу на днях.
Я улыбнулся и переместился к расписанию, чтобы посмотреть, в каком кабинете урок у нашего восьмого «Б». Черт, не написаны номера кабинетов, а где и когда проходят занятия, я не помню, мы кочевали по разным кабинетам, и иногда, например, биология проходила там, где должны вести химию. Придется караулить одноклассников и идти следом за ними.
Лялина думала, что я не ухожу, потому что ее преследую и мыслю недоброе, потому быстренько ретировалась в туалет. Интересно, что она матери расскажет и расскажет ли? Может, вообще моему отцу нажалуется. Если роман с ее матерью длится долго, значит, они нашли взаимопонимание, ведь забитой Ликуша не выглядит.
А вот и Желткова в замызганной блузке с маминого плеча и длинной черной юбке. Она старалась не носить брюк, потому что вечно стриженную из-за вшей ее часто принимали за мальчика. Вспомнилась тема по литературе про Желткова и Шеину. Сегодня Любке предстоит пережить кучу насмешек.
— Привет! — помахал я ей, и она оторопела, кокетливо пригладила ежик серых волос.
— Мартынов, — констатировала она.
— Он самый. Ты извини за тот прикол — был слегка не в себе.
— А-а-а, — протянула она, похоже, разочарованно и направилась к лестнице, я потопал за ней.
Возле кабинета русского языка, что находился в самом конце коридора, уже роились наши. Желткова устроилась в уголке, не рискуя подходить к Семеняк и Барановой — альфе и бэте женской части нашего класса. Завидев ее, Яна Баранова сказала:
— Люба! Ты читала повесть про своего предка Желткова?
Лидеры мужского коллектива, Петька Райко и Санек Кабанов, громко заржали, Любка покраснела. Эти двое не были гопотой. Отец Райко работал мясником при СССР, неплохо поднялся и сейчас держал сеть хлебных ларьков, ездил на настоящей иномарке, аж «Опеле-вектра», который для него пригнал из Германии папаша Санька.