Вперед, в СССР-2!
Шрифт:
Я попытался вообразить, что такие штуки творятся в нашей школе, — и просто не смог. Или в наших парках… Парк — это ведь место для веселья, а вовсе не для того, чтобы обижать кого-нибудь. А уж убивать…
— Мистер Дюбуа! А разве тогда не было полиции? Или судов?
— Тогда было гораздо больше полиции и судов, чем в наше время. И все они были загружены работой выше головы.
— Похоже, я не могу этого понять…
Если бы мальчишка из нашего города совершил что-нибудь хотя бы наполовину такое плохое, и его самого, и его отца высекли бы при всем честном народе…
Между тем мистер Дюбуа спросил меня:
— А сможете ли вы дать определение «малолетнего преступника»?
— А-а…
— Неверно.
— А… Почему неверно? Ведь в учебнике сказано…
— Извините. Учебник действительно дает такую формулировку. Но если назвать хвост ногой, то вряд ли он от этого превратится в ногу. «Малолетний преступник» — понятие внутренне противоречивое, однако само это противоречие дает ключ к разрешению проблемы и возможность понять причины провала попыток разрешить эту проблему. Вам приходилось когда-нибудь воспитывать щенка?
— Да, сэр.
— А сумели вы отучить его делать лужи в доме?
— Э-э… Да, сэр. В конце концов…
— Понятно. А когда щенок пускал лужицу, вы злились на него?
— Как? Нет, зачем же. Он ведь еще щенок, он же не знает…
— А что вы делали?
— Ну, я ругал его, и тыкал носом в лужу, и шлепал.
— Но ведь он не мог понимать ваших слов.
— Конечно, не мог, но он понимал, что я на него сержусь!
— Но вы только что говорили, что не сердились на него…
— Нет, я только ИЗОБРАЖАЛ, что сержусь! Его ведь нужно было приучать, верно?
— Согласен. Но, объяснив ему, что вы им недовольны, как могли вы быть таким жестоким, что еще и шлепали его? Ведь вы сказали, что бедный звереныш не знал, что делает плохо! И нее же вы причинили ему боль? Как вам не стыдно! Может быть, вы садист?
— Мистер Дюбуа, но ведь иначе никак! Вы ругаете его, чтоб он знал, в чем заключается его проступок, и шлепаете, чтобы ему расхотелось впредь так поступать. И шлепать его нужно сразу же — иначе от наказания ничего хорошего не будет, вы его просто запутаете. И даже тогда он с одного раза не поймет. Надо следить и сразу же наказывать его опять и шлепать немного больнее. И он очень скоро научится. А просто ругать его — только зря языком молоть. Вы, наверное, никогда не воспитывали щенков.
— Почему же, многих. Сейчас я воспитываю гончую. Этим самым методом. Однако вернемся к нашим малолетним преступникам. Наиболее жестокие из них были примерно вашего возраста. А когда начинали свою преступную карьеру — даже гораздо младше вас. И вот теперь вспомним вашего щенка. Тех подростков очень часто ловили, полиция производила аресты каждый день. Их ругали? Да, и зачастую очень жестко. Тыкали их носом в содеянное? Лишь изредка. Газеты и официальные учреждения держали их фамилии в секрете — таков был закон во многих штатах для тех, кто не достиг восемнадцати лет. Их шлепали? Ни в коем случае! Многих не шлепали, даже когда они были малышами. Считалось, что порка или другие наказания, причиняющие боль, могут повредить неустойчивой детской психике.
Я подумал, что мой отец, должно быть, никогда не слыхал о такой теории.
— Телесные наказания в школах были запрещены законом, — продолжал мистер Дюбуа. — Порка дозволялась законом лишь в одной маленькой провинции — в Делавере. Полагалась она только за несколько преступлений и применялась крайне редко. Она считалась «жестоким и неординарным наказанием». Лично я не понимаю, что плохого в наказании жестоком и неординарном. Хотя судья должен быть в принципе милосердным, все равно его приговор обязательно должен причинить преступнику страдания, иначе наказание не будет наказанием. Ведь боль — основной механизм, выработавшийся в нас в течение миллионов лет эволюции. И этот механизм охраняет нас, предупреждая всякий
Мистер Дюбуа указал пальцем на другого мальчика:
— Вот вы. Что произойдет, если щенка бить каждый час?
— Ну-у, он, наверное, с ума сойдет!
— Возможно. И уж, наверное, ничему не научится. Сколько времени прошло с тех пор, как директор нашей школы в последний раз применял к ученикам розги?
— Ну, я точно не помню… Около двух лет. Тот парень ударил…
— Неважно. Времени прошло достаточно много. Значит, это наказание настолько необычно, чтоб быть значительным, предостерегать и послужить уроком на будущее. Вернемся снова к нашим малолетним преступникам. Очень вероятно, что их не наказывали во младенчестве, известно в точности, что их не подвергали порке за преступления. Обычно все происходило в следующем порядке: за первое преступление «предупреждали» — и зачастую вовсе без участия суда. После дальнейших проступков приговаривали к тюремному заключению, но приговор обычно откладывался, и юнец «отпускался на поруки». Такой подросток мог быть несколько раз арестован и приговорен, прежде чем его наконец наказывали. Затем его помещали в тюрьму, вместе с другими такими же, от кого он мог воспринять только новые преступные обычаи. И если он не творил особенных безобразий во время заключения, то приговор ему смягчали и отпускали — «давали помиловку» на жаргоне тех времен.
Такие поблажки могли повторяться из года в год, а тем временем подросток преступал закон все чаще, все с большей жестокостью и изощренностью — и всегда совершенно безнаказанно, только со скучноватыми, но вполне комфортабельными отсидками иногда. А затем вдруг наступало восемнадцатилетие, так называемый малолетний преступник становился по закону преступником взрослым и зачастую через пару недель сидел в камере, приговоренный к смертной казни за убийство.
Мистер Дюбуа снова указал на меня:
— Вот вы. Допустим, что щенка просто отчитали, не наказывая его, и позволили ему пачкать в доме… Только иногда выставляли за дверь, но вскоре пускали обратно, предупредив на будущее, что так делать нельзя. И вот в один прекрасный день щенок вырос во взрослую собаку, так и не научившись не пачкать в доме. Тогда вы хватаете ружье и пристреливаете его. Что скажете по этому поводу?
— Ну, это, по-моему, глупейший способ воспитывать щенка!
— Согласен. Ребенка — тоже. Но кто же здесь виноват?
— Понятно, не щенок!
— Согласен, но все же объясните свою точку зрения.
— Мистер Дюбуа, — поднялась одна из девчонок, — но почему? Почему не наказывали детей, когда это было необходимо для их же блага? И не пороли тех, кто постарше, когда они этого заслуживали? Ведь такое наказание не забудешь никогда. Я имею в виду тех, кто действительно творил безобразия. Почему?
— Не знаю, — нахмурившись, ответил мистер Дюбуа. — За исключением той причины, что использование этого проверенного временем метода внушения понятий об общественном долге и соблюдении законов в сознание молодежи чем-то не устраивало ненаучную, псевдопсихологическую прослойку, именовавшую себя «детскими психологами» или же «социальными служащими». Видимо, это им казалось чересчур примитивным — ведь здесь нужны лишь терпение и твердость, как и при воспитании щенка. Я порой думаю: может быть, им зачем-то нужны были эти беспорядки? Однако непохоже на то: ведь взрослые почти всегда поступают из «высших соображений»: неважно, что из этого выходит.