Впереди — Днепр!

Маркин Илья Иванович

Непререкаемая покорность и абсолютная беспрекословность, точное выполнение всего, что он сказал и даже только подумал, — это и было главным, что так поднимало его настроение при поездках в войска. Это был основной вдохновляющий мотив, приводящий фельдмаршала в прекрасное настроение. Всякое же изменение этого мотива, а в последнее время такие изменения случались все чаще и чаще, мгновенно меняло настроение фельдмаршала.

Так случилось и в эту последнюю поездку в войска, которую он, не считая беглого ознакомления с положением дел на фронте под Таганрогом, Луганском и Харьковом, посвятил проверке войск 4-й танковой армии и оперативной группы Кемпфа. Они стояли под Белгородом и предназначались для решения главной задачи — для наступления на Курск с юга, навстречу 9-й армии Моделя, которая должна была бить на Курск с севера, со стороны Орла.

После приезда Гитлера в Запорожье Манштейн начисто, даже в мыслях отказался от своего излюбленного плана создания ловушки для русских и нанесения ответного удара, полностью приняв и одобрив план Цейтцлера об

уничтожении крупной группировки русских на курском выступе. Этот план, как теперь не только говорил, но и думал Манштейн, был именно тем мечом, который в создавшихся условиях мог решительно разрубить запутавшийся узел войны. Он должен решительно изменить ее пагубный для Германии поворот, начавшийся еще под Москвой и так резко проявившийся в степях между Волгой и Доном. План Цейтцлера несомненно спасет положение. Это были искренние мысли и чаяния Манштейна. Но план, как превосходно знал Манштейн, был всего лишь мыслью, идеей, которая сама по себе, не вложи люди все свои силы в ее осуществление, повиснет и растворится в воздухе, останется пустым звуком. Претворение этого плана в жизнь стало теперь основным содержанием всей деятельности Манштейна. Для создания ударной группировки под Белгородом он пошел на страшнейший риск, оголил огромный фронт от Таганрога до Харькова, оставив там на 630 километров его протяженности всего 21 дивизию. Он даже пошел на еще больший риск, сохранив в своем резерве всего лишь три дивизии, что для такого огромного фронта — от берегов Азовского моря до Сум, который занимала его группа армий «Юг» — было подлинно каплей в море. Но и то и другое рискованное мероприятие обеспечивало решение главной задачи — создание сокрушительной ударной группировки для разгрома русских на Курском выступе. Восемь пехотных и одиннадцать танковых дивизий стягивал Манштейн в эту группировку. В нее были включены самые лучшие, самые сильные, самые боеспособные дивизии. Одиннадцать танковых и моторизованных дивизий, каждая из которых по своему составу и вооружению превосходила танковый и механизированный корпус русских, сосредоточенные на узких участках фронта, представляли такую силу, удара которой не в состоянии выдержать ни одна оборона. К тому же в составе этих одиннадцати танковых и моторизованных дивизий были такие прославленные дивизии СС, как «Мертвая голова», «Великая Германия», «Адольф Гитлер», «Райх», «Викинг». На эти дивизии Манштейн мог положиться так же, как и на самого себя. Для обеспечения действий ударной группировки была привлечена вся артиллерия и авиация, имевшиеся в руках Манштейна. И самое главное — в состав ударной группировки были включены все новейшие танки «тигр», «пантера» и сверхтяжелые семидесятитонные самоходные орудия «фердинанд».

В пух и прах разлетится оборона Ватутина при первом же ударе по ней этой мощнейшей группировки. Не лучше будет и Центральному фронту Рокоссовского, когда также на узком фронте ринется на прорыв 9-я армия Моделя, который бросит в наступление четырнадцать пехотных, шесть танковых и две моторизованные дивизии. В общем итоге сорок одна дивизия, из них девятнадцать танковых и моторизованных, свершат то, что задумал Цейтцлер, утвердил Гитлер и проводит в жизнь теперь он, фельдмаршал Фриц Эйрих фон Манштейн. Такой операции еще не знала военная история. Это не Польша и не Франция, которые были взяты ударом всего лишь какого-то десятка дивизий, это даже не Москва, где действовало хоть и много войск, но все они были в какой-то мере распылены и не нацелены, как здесь, для нанесения единого, всесокрушающего, концентрированного удара. А по количеству вводимых в дело танков представить трудно что-либо подобное.

Теперь нужно только все организовать и подготовить так, чтобы эти огромные силы были полностью введены в действие. Поклонник четких, продуманных, тщательно разработанных и спланированных действий, фельдмаршал Манштейн в мыслях и на бумаге уже все решил и определил. У него не оставалось ни одного неясного вопроса. Все до единого подчиненные ему исполнители получили необходимые распоряжения. И вот теперь, объехав войска, он воочию убедился в том, что сделано практически для осуществления его планов и решений. А сделано было много. Под сенью рощ и бесчисленных садов северной Украины таились от упорных поисков советской разведки танковые и пехотные дивизии. На аэродромах скапливалось все больше и больше авиации. Тыловые и прифронтовые склады и базы ломились от боеприпасов.

Все вооружение и боевая техника были в превосходном состоянии. Железнодорожные эшелоны сплошными потоками везли пополнение. В штабах были продуманы, передуманы и отшлифованы самые обстоятельные планы действий. И днем и ночью на полигонах и стрельбищах шли упорные занятия, в штабах и на командирских учениях десятки раз отрабатывались варианты прорыва советской обороны, отражения контратак, форсирования рек и речушек, действий в самых различных и неожиданных условиях. Все это радовало и вдохновляло фельдмаршала. Но за всем этим ощутимым благополучием у Манштейна, незаметно возникнув, нарастало раздражение. Первый толчок этому, видимо, дал командующий 4-й танковой армией генерал-полковник Гот. Едва встретив фельдмаршала и доложив о состоянии своей армии, он с каким-то непонятным упорством начал твердить о медленном поступлении нового вооружения и боевой техники, о плохой обученности прибывающего пополнения, о других тех самых десятках и сотнях недостатков, непорядков и недоделок, которые неизбежны при подготовке любого большого дела.

Вначале Манштейн счел это за обычное

для большинства начальников стремление выпячиванием недостатков оправдать свои будущие промахи и ошибки. Но вскоре фельдмаршалу пришлось отказаться от этого предположения. Подобно Готу, правда не так решительно и смело, командиры корпусов и дивизий его армии также отмечали медлительность в поступлении пополнения, намекали на мощь русских и недостаток сил для прорыва их обороны и достижения решительных успехов. В этом несомненно сказались, как твердо решил про себя Манштейн, события недавнего прошлого: зимнее отступление с Кавказа и от берегов Волги. Фельдмаршал по себе чувствовал, сколь тяжелы и потрясающи были эти события, отбросившие немецкую армию от уже почти достигнутых целей назад к тому, с чего началось лето прошлого года. Но как бы ни велики и ошеломляющи были минувшие потрясения, все исцеляющее время и надежда на будущее смягчат, загладят, а затем и совсем сотрут их впечатление. В таком состоянии основным для человека являются непрерывная активная деятельность и избежание всяческих толков, пересудов и воспоминаний прошлого. Забыть, начисто вычеркнуть из памяти все, что было тяжелого и неприятного, и все силы устремить в будущее! Поэтому фельдмаршал, не считаясь со своим временем и здоровьем, одно за другим проводил совещания, разборы учений и занятий, выезды в части и подразделения, создавая вокруг себя кипучую, напряженную обстановку целеустремленной деятельности. Это постепенно, как медленное, но верное лекарство, сняло с него раздражение, и он уехал от Гота в веселом и приподнятом настроении. Только в пути, среди мелькания утопающих в зелени украинских сел и городов, возникало и тут же гасло какое-то щемящее, неприятное ощущение зыбкости всего, что он видел и делал. Но в Запорожье, в штабе группы армий, слушая доклад начальника штаба, Манштейн опять остро почувствовал то же самое, что испытал при встрече с командующим 4-й танковой армией. Пунктуальный, обстоятельный и деловитый начальник штаба группы армий с так хорошо знакомой Манштейну привычкой настойчиво подчеркивать то, что его особенно волновало в данный момент, несколько раз повторил, что русским, во-первых, известно о подготовке немецкого наступления на Курск и, во-вторых, они проводят целую серию мероприятий, готовясь к борьбе с новой танковой техникой. Эта подготовка дошла, оказывается, уже до того, что каждый советский солдат знает не только общие данные о «тиграх», «пантерах» и «фердинандах», но и в совершенстве изучил их слабые стороны и уязвимые места.

Такое известие не было для Манштейна неожиданностью. Многолетний военный опыт подсказывал фельдмаршалу, что общий план большой операции, где участвуют многие тысячи людей, в полнейшей тайне сохранить почти невозможно. Рамо или поздно, по слухам, догадкам, а часто и точным сведениям противник узнает о готовящихся против него действиях. Еще сложнее сохранить в тайне выпуск нового оружия. По существу оружие это остается тайной до тех пор, пока идея его устройства зреет в голове конструктора. Стоит лишь только начать производство нового оружия, а тем более в массовых количествах пустить в войска, тайна станет явью и сведения о нем быстро долетят до противника. Поэтому сообщение начальника штаба группы армий нисколько не удивило Манштейна. Раздражало и сердило его то, что начальник штаба докладывал все это по своим личным предположениям и отдельным смутным слухам. Разведка же никаких конкретных и проверенных данных не давала.

— А предки ваши не страдали манией преследования? — резко оборвал он без умолку говорившего начальника штаба.

Тот удивленно вскинул брови, густо покраснел, потом, бледнея, привстал и с обидой пробормотал:

— Я не понимаю вашего вопроса.

— Так, вот, — резко встал Манштейн и по своему обыкновению в упор посмотрел в лицо начальника штаба. — Так вот, — жестко и сурово повторил он, — свои догадки и домыслы держите про себя. А мне извольте докладывать только точные и проверенные сведения. Разведка бездельничает, вы ею не руководите, а только гадаете да предполагаете. Извольте немедленно, сейчас же бросить все силы разведки на выявление планов, намерений русских и состояние их войск, их обороны. Идите! Завтра утром доложить первые результаты разведки. А о том, что противник знает наши планы и наши новые танки, — добавил он вслед уходившему начальнику штаба, — никому ни звука. Ни звука!

Излив вихрем налетевший гнев, Манштейн отпил глоток остывшего кофе и грузно опустился в массивное кресло. Неудержимый поток мыслей постепенно входил и привычное русло размышления вслух.

Знают о наших планах, знают о наших танках. Скверно, отвратительно, пагубно! Знают о планах — подготовят мощную оборону, знают о танках — создадут новые противотанковые средства. Да, но и оборона и, особенно, новые противотанковые средства создаются не вдруг. Нужно время. Нужно немало времени. И это время будет работать в нашу пользу. Наступление следует начинать немедленно. Бросить все силы на Курский выступ. Именно все силы, именно немедленно. Победа под Курском возместит все поражения на других фронтах.

Манштейн не по возрасту резво встал, достал из сейфа свою особую папку личной переписки с Гитлером и присел к письменному столу. На мгновение он задумался, подыскивая аргументы, которые особенно могли бы повлиять на Гитлера в принятии решения о немедленном наступлении «а Курск.

Вспомнив недавнюю встречу с Гитлером здесь вот, в этом кабинете в Запорожье, молодо улыбнулся и вполголоса проговорил:

— Донбасс! Сейчас фюрер, видимо, и во сне грезит Донбассом. Он не желает отдать его русским и все силы вложит, чтобы удержать донецкие рудники и заводы.