Впереди — Днепр!
Шрифт:
Его смущение вновь напомнило Черноярову, кем он был и кем стал, и, как черное облако, мгновенно погасило все светлое, что возникло у него от встречи с Лесовых.
— Что слышно насчет пополнения? — только чтобы не молчать, с трудом выдавил Чернояров.
— Командир полка обещал на днях прислать два пулемета и несколько пулеметчиков, — все так же не глядя на Черноярова, сказал Бондарь. — Но один пулемет придется шестой роте отдать.
— Шестой? — прежним властным и решительным басом воскликнул Чернояров, но тут же стих и безразлично добавил:
— Что ж, шестой очень нужен
«Вот мучаются!» — подумал все время молчавший Козырев и, стараясь развеять взаимное смущение офицеров, оживленно заговорил:
— Скоро два наших орелика вернутся, Дробышев и Чалый. Пишут: костьми ляжем, а в роту пробьемся.
— И Дробышев, и Чалый. Замечательно! — радостно подхватил Бондарь. — Они же такое на высоте совершили!..
«Дробышев, Чалый? Кто такие? Что совершили?» — напряженно вспоминал Чернояров, но вспомнить ничего не мог.
— Разрешите обратиться, товарищ капитан, — словно вынырнув из-под земли, лихо отчеканил совсем молоденький боец в стеганом ватнике и в рыжей, во многих местах опаленной шапке-ушанке.
— Васильков! — в один голос воскликнули Бондарь и Козырев.
— Так точно! — сияя пухлощеким с округлым подбородком лицом и светлыми, словно наполненными весной глазами, еще восторженнее и четче ответил Васильков.
— Как здоровье? — спросил Бондарь.
— Замечательно, товарищ капитан! — задорно тряхнул головой Васильков. — Отлежался, отоспался, лекарств малость попил и как новенький!
«Да кто же этот Васильков? — думал Чернояров. — Танк спалил, когда же это было?»
— Он под Белгородом, вот тут, к нашей роте пристал, из отходивших подразделений, — словно поняв мысли Черноярова, пояснил Козырев. — Я, говорит, воевать буду и никуда не уйду, пока фрицев не остановим. Вот и воевал, — ласково взглянул Козырев на Василькова.
— Целые сутки один у пулемета высоту удерживал, атак пятнадцать отбил, сотни, наверно, три фрицев угробил. А на другой день с танком один на один схлестнулся и сжег его.
— Замечательно! Молодец! — воскликнул Чернояров и с силой пожал руку Василькова. — В нашу роту его, обязательно в пулеметную роту.
— Вы командир нашей роты, товарищ старший лейтенант? — с любопытством взглянув на Черноярова, спросил Васильков.
И Бондарь и Козырев замерли, тревожно ожидая, что же будет после столь неудачного вопроса. Опешил на мгновение и Чернояров, чувствуя, как поток горячей крови хлынул в лицо, но быстро овладел собой и так же непринужденно, в тон Василькову ответил:
— Да. Я командир пулеметной роты. Чернояров моя фамилия, зовут Михаил и по отчеству Михайлович. Так что воевать вместе будем. Вы сами-то откуда родом?
— Москвич! — с гордостью ответил Васильков.
— Земляк ваш, — кивнул Чернояров Козыреву.
— Да, земляк, — с протяжным вздохом ответил Козырев, при упоминании Москвы вспомнив Анну, детей и свой домик в тихом переулке Лефортово.
«Анна, Анна, — как часто бывало с ним, мысленно обратился Козырев к жене, — как ты там? Третий год скоро пойдет как не виделись».
Глава третья
С того памятного дня, когда Анна Козырева села за дощатый стол в старой кладовке заводского гаража и
Однажды в конце февраля, собираясь в дальнюю поездку, Анна решила пораньше прийти в гараж и до начала работы проверить машину. К ее удивлению, Вера была уже в гараже. Она приветливо поздоровалась с Анной и заговорила о поездке. С первых же ее слов Анна почувствовала в ней что-то необычное. Это встревожило ее. Заправляя машину, Анна незаметно стала наблюдать за Верой. Посмотрев одну, другую, третью машину, Вера присела на крыло грузовика и, сгорбясь, обхватила голову руками. Что-то жалкое, горькое и болезненное было в ее мгновенно опустившейся красивой и стройной фигуре.
Анна похолодела от страшной догадки, чуть было не бросилась к Вере, но та, словно проснувшись, резко встряхнула плечами, торопливо встала и, по-прежнему красивая и спокойная, начала осмотр четвертой машины.
Через два дня, возвратясь из трудной поездки по разбитым, ухабистым дорогам, Анна сразу же поняла, что за эти дни с ее любимицей что-то произошло. Она весело поздоровалась с Анной, начала пытливо расспрашивать о поездке, но и голос, и лицо, и особенно глаза ее были уже не те. Какое-то нервное беспокойство так и сквозило в каждом слове и жесте Веры.
В этот день впервые за все время работы Вера ушла домой задолго до конца смены.
«Боже мой, что же творится-то с ней? — раздумывала Анна. — Неужели с мужем что-нибудь? Инвалид же он, и расхвораться недолго. А может, не поладили, рассорились или не дай боже…»
Анна даже про себя не решилась закончить свою мысль.
Убрав машину и получив от Селиваныча наряд на завтра, Анна торопливо пошла домой. По московским улицам разбойно гуляла февральская метель. Тоскливо свистел ветер в проводах, где-то хлопал оторванный лист железа, сиротливо раскачивались голые ветви деревьев. Свинцовое небо опустилось на самые крыши домов. Горбясь и укрывая лица, поспешно мелькали редкие прохожие. Тоскливо, неуютно и пусто было вокруг.