Впотьмах

Корнилова Веда

— А знаешь, как трудно некоторые корни из земли выкапывать?.. — продолжал крестьянин, которому хмель уже стал туманить голову, да и язык уже не сдерживался. — Бывает, десять потов сойдет, пока их добудешь, ведь ни один боковой корешок повредить нельзя! Вот и корячимся… В низинах да в лесу травы собираем, и от страха трясемся, потому как в лесах каких только тварей не водится, а Божьи слуги не понимают, как нам непросто! Потом пойдут грибы, ягоды, шишки… Мы ж им привозим все, что добываем, хотя в нашу деревню иногда приезжают знахари, и за хорошие деньги травы покупают, во всяком случае, платят куда больше, чем божьи слуги! Ежели об этом церковники

пронюхают, то нам худо будет — а то как же, смеем кому-то другому продавать, а не им! Мало того, что святые отцы заставляют нас привозить им все, что мы добудем, так они велят все эти корзины и мешки с травами нам самим еще и в храм занести, да еще и отнести, куда скажут, а с нами за все чешуйками расплатятся! Жлобы последние!

— Выходит, ты и внутри самого храма был?.. — Эж снова взялся за кувшин.

— А то как же!

— Можешь рассказать, что там находится?

— Зачем?.. — крестьянин недоуменно посмотрел на нас.

— Так интересно же! Мне ведь туда никогда не попасть! Хоть послушать о том, что за этими стенами имеется… А может, ты просто языком треплешь, и на самом деле тебя дальше порога Храма Величия не допускали?

— А вот я тебе сейчас докажу, что это не так!..

Мужчины продолжали говорить, а я осматривалась по сторонам. В харчевне немало посетителей, шума тоже хватает, так что наша троица ничем не отличается от тех выпивох, что сидят за соседними столами. А еще я с тоской смотрела на тарелку с холодной комковатой кашей неприятного серого цвета, которую поставили передо мной — делать нечего, придется и дальше глотать эту безвкусную массу, но так хочется хоть чего-то другого, более съедобного!

Меж тем речь крестьянина становилась все более невнятной, а речь — путаной. Похоже, хмель брал свое, и через какое-то время он уснул, положив голову на стол.

— Эж, только что прозвучало два удара колокола… — предупредила я своего спутника, который задумчиво смотрел на спящего крестьянина. Вместо ответа Эж подозвал одного из слуг, и когда тот подошел, заговорил:

— Наш приятель перебрал с вином, не рассчитал свои силы, да и я набрался, а уже прозвучало два удара колокола. Идти нам далеко, и мне приятеля сейчас не дотащить…

— За ночевку хозяин берет две медных меты… — слуга даже не дослушал — оно и ясно, что с такими просьбами к ним обращаются каждый день. — Ну и за еду с вас, само собой…

— Конечно… — Эж положил на стол несколько монет, и одну из них придвинул к слуге. — Да, и вот еще что: пусть утром приятель нас дождется, никуда отсюда не уходит, а то ищи его потом…

— Сделаем… — тот смахнул деньги в ладонь, а отдельная монета исчезла в его кармане. — Для хороших людей отчего ж не расстараться!

Мы покинули харчевню после того, как слуги утащили крестьянина в гостевую комнату. Если прикинуть, сколько крепкого вина недавно выпил этот человек, то до утра он вряд ли проснется. Ну, а нам тоже стоит поторопиться, тем более что солнце уже почти скрылось.

Шли молча, говорить не хотелось, и до гостиницы добрались еще до того, как прозвучали три удара колокола. Первым, кого мы там увидели, был хозяин.

— Долго вы ходите… — заулыбался он при виде меня.

— Уж если мы оказались здесь, то надо помолиться во всех храмах, и у каждого из Богов попросить милости, покровительства и защиты… — вздохнул Эж. — Конечно, устаем, но для того мы и стремились в Тарсун.

— А в храме Тарриса сегодня были?

— Вчера в него заглядывали.

— Осторожней будьте — сегодня один из храмовников в храме Тарриса оступился, упал и головой о колонну ударился. Там, говорят, ступенька высокая…

Теперь хотя бы буду знать имя того святого, в храме которого нас настиг храмовник. Впрочем, это вряд ли имеет хоть какое-то значение.

— Надеюсь, ничего страшного не произошло, и он жив?.. — поинтересовался мой спутник.

— Нет, его душа уже радуется на Небесах… — вздохнул хозяин.

— Все мы смертны… — согласился Эж.

— Долго еще в Тарсуне пробудете?.. — полюбопытствовал хозяин.

— Дня два-три. Впрочем, там видно будет, не стоит заранее загадывать.

— Это верно. Обращайтесь, если что понадобиться! Всегда рад помочь добрым людям!

— Конечно…

Оказавшись в нашей комнате, я уже привычно задвинула засов на двери, надломила штырек в лампе и закрыла ставень на окне, а затем взялась за корзину.

— Снимай рубаху и показывай руку. И давай без возражений — я сейчас не склонна к долгим уговорам.

— Обиделась?.. — хмыкнул Эж, стягивая с себя рубаху. — Извини, я несколько не рассчитал тот подзатыльник…

— Мне сейчас не до того… — подосадовала я, рассматривая рану Эжа. — Ну, твоя рана смотрится чуть лучше, а подобное не может не радовать. Меня куда больше беспокоят слова хозяина о погибшем храмовнике. Надеюсь, все поверили в то, что он скончался по собственной неосторожности.

— Я в этом не уверен.

— Почему?

— Всегда стоит рассматривать тот или иной факт, держа в голове возможность самого неприятного развития событий. Не исключено, что у храмовников есть обоснованные подозрения, что смерть их собрата вызвана иными причинами, но оглашать свои предположения никто не стал — здесь слишком много паломников, и потому не следует говорить о насильственной смерти и нарушать ненужными сомнениями святость этого места. В любом случае церковники будут проводить какое-то расследование, и допускаю, что у тех людей могут появиться какие-то зацепки. Если так, то дело плохо — укрыться в Тарсуне у нас вряд ли получится, а это значит, что нам стоит поторопиться.

— Тот храмовник…

— Надеюсь, ты не собираешься читать мне проповеди о долгом душевном раскаянии за невинно убиенного человека?.. — неприятно усмехнулся Эж. — Согласен: дело более чем неприятное, но давай обойдемся без высокой морали и трагически заломленных рук — не на сцене. Тут выбор небогатый: или мы — его, или он — нас. Нам еще повезло, что храмовник был один — если б он привел с собой пяток вооруженных братьев, то неизвестно, где бы мы с тобой находились сейчас. И не стоит заниматься чистоплюйством — не забывай, что мы тоже можем навсегда остаться в этом мире, а он лично у меня не вызывает большой любви.

— Скажи, где ты так лихо научился драться? Один удар — и все!

— Просто мужичонка тщедушный оказался. А насчет остального… Мне всегда бокс нравился, я им всерьез занимался, и даже хотел связать свою жизнь со спортом. К сожалению, родители были категорически против подобного увлечения, так что для меня бокс остался, если можно так выразиться, всего лишь для души, небольшими тренировками в свободное время.

— Очень полезный спорт, как оказалось… — честно говоря, я никогда не относилась с особой симпатией к схваткам на ринге, когда два человека (в прямом смысле этого слова) избивают друг друга, да еще и прилюдно. — Ты что-то сумел выяснить у бедного крестьянина, которого умудрился напоить до невменяемого состояния?