Врач от бога
Шрифт:
– Или то, что кто-то добился желаемого. Мы не…
Внезапно он замолчал, пристально вглядываясь в зеркало заднего вида. Я тоже посмотрела туда. Позади, держась на почтительном расстоянии, маячил силуэт большой машины, а свет ее ярко горящих фар плескался разводами в пелене дождя.
– Откуда она взялась? – удивилась я. – Тут же нет никаких ответвлений до самого шоссе?
– То-то и оно! – пробормотал Лицкявичус.
Сердце у меня в груди неожиданно ухнуло куда-то вниз и там остановилось на некоторое время – мне так показалось!
– На заднее сиденье!
– Что? – не поняла я.
– Перебирайтесь на заднее сиденье – быстро! –
– Вы с ума…
– Давай! – рявкнул он, и мне ничего не оставалось, кроме как подчиниться. Если вы когда-нибудь пробовали переместиться с переднего сиденья автомобиля на заднее на полном ходу, то поймете меня – дело это не из легких! Только в кино каскадеры быстренько перекатываются, на ходу группируясь, а нам, простым смертным, не имеющим специальной подготовки морских пехотинцев, такие упражнения даются с большим трудом. Тем не менее, согнувшись в три погибели, мне все же удалось протиснуться назад, пару раз крепко стукнувшись макушкой о потолок.
– Пристегнитесь! – продолжал сыпать приказами Лицкявичус. – Ноги на сиденье, прижаты к груди, голову на руки…
В этот момент я почувствовала сильный удар сзади. Обернувшись, я в панике увидела, как машина позади слегка отстает – очевидно, чтобы снова разогнаться и ударить повторно!
– Он что, сбрендил?! – заорала я. – Не видит, куда едет?!
– Слишком хорошо видит! – ответил Лицкявичус, одновременно виляя в сторону и притормаживая, чтобы ненормальное авто проскочило мимо. Когда это произошло, я в окно увидела, каких колоссальных размеров машина нас преследует.
– «Хаммер», – сказал Лицкявичус. – Черт, а почему не танк?!
Он резко вдавил тормоза, а потом, когда «Хаммер» дал задний ход, снова вильнул в сторону и вырвался вперед на бешеной скорости.
– Не уйти! – пробормотал Лицкявичус. – Держитесь!
Он снова тормознул, пытаясь развернуться, и в этот момент наш «Додж» повело на мокрой дороге, и мы заскользили вниз, в овраг. Последнее, что я видела, был свет огромных фар, бьющий мне прямо в расширенные от ужаса перед приближающейся смертью зрачки…
Открыв глаза, я подумала, что нахожусь в аду: было темно и пахло гарью! В разбитое окно заливались потоки воды, раскаты грома раздавались так близко, что казалось, они гремят прямо в салоне, а снаружи на мокрой траве я ловила отсветы молний. Сначала я не поняла, почему окно находится наверху, и только через несколько минут, пошевелившись, сообразила, что вишу на ремнях безопасности, а машина, очевидно, лежит на боку. Но это означало, что я жива! Благодаря тому, что вовремя перебралась назад, пристегнулась и сгруппировалась, я, похоже, не сильно пострадала. Эта мысль, такая простая, мгновенно сделала меня счастливой, но градус счастья тут же понизился, как только я попыталась выпутаться из ремней: все тело болело так, словно я только что скатилась по каменистому горному склону на собственной заднице. Наконец мне все-таки удалось отстегнуться, и я шлепнулась на руки, больно ударившись подбородком о переднее сиденье. Но это детали, а главным оставалось то, что я пережила эту аварию, и теперь со мной уже ничего не может случиться. Стоп! Действительно ли так? Я похолодела при мысли о том, что «Хаммер» все еще там, стоит себе в отдалении и ждет, пока пассажиры вылезут из перевернутого авто! Но оставаться внутри было опасно. Я не знала, почему в салоне пахнет гарью – возможно, поврежден бензобак, и машина вот-вот взорвется… И
– Андрей Эдуардович! – позвала я и не узнала собственного голоса.
Ответа не последовало. Я позвала снова, пытаясь открыть дверь. Мне было неудобно это делать, потому что толкать приходилось от себя и кверху, под ногами скрипело разбитое стекло, а ноги скользили по мокрой траве. Наконец, мне удалось распахнуть дверь наружу, оставалось только вылезти через открывшийся проход. Для этого пришлось подтягиваться на руках, одновременно упираясь в переднее сиденье носком туфли. Усевшись верхом на перевернутом «Додже», я сквозь дождь вглядывалась в серую от затянувших небо туч «белую» ночь в поисках «Хаммера». Завесу дождя прорезал свет единственной уцелевшей фары нашего автомобиля. К счастью, я понимала, что не смогла бы не заметить яркого света фар огромного внедорожника, а потому вздохнула с облегчением и прямо почувствовала, как раздвигается моя грудная клетка и расправляются ребра, до сих пор сжатые в комок от едва сдерживаемого страха. Съехав с мокрого бока машины, я оказалась на траве. Ощущение твердой почвы под ногами окончательно привело меня в чувство. Теперь мне стало холодно, дождь заливал за воротник и хлестал по щекам, а туфли мгновенно наполнились водой, каблуками проваливаясь в рыхлую почву.
– Андрей Эдуардович! – снова позвала я, пробираясь к переднему сиденью, держась за автомобиль.
Лицкявичус был там, вися на ремнях безопасности, как небрежно брошенная кукловодом марионетка. Страх вернулся ко мне в ту самую минуту, когда я увидела, что воротник его светлой рубашки стал бурым. Я осторожно тронула его за плечо, а потом тихонько взяла за подбородок и попыталась повернуть залитое кровью лицо к свету. В этот момент его глаза распахнулись. Обычно ярко-голубые, сейчас они были черными, как вода в Бермудском треугольнике.
– Что… слу… чилось? – прохрипел он, с трудом ворочая языком, как будто ему мешал набившийся в рот песок.
Я и сама не представляла, что можно почувствовать такое облегчение просто от одного голоса человека!
– Мы перевернулись, Андрей Эдуардович! – быстро заговорила я. – Но все нормально, сейчас я вас освобожу. Вы можете подержаться за что-нибудь, чтобы не свалиться вниз, когда я расстегну ремень?
Он с явным трудом подвигал руками и принялся шарить ими в воздухе, ища, за что бы ухватиться.
– Давайте! – проговорил он.
Я отстегнула ремень и почувствовала, как тело Лицкявичуса напряглось и выгнулось в попытке удержаться на руках. Я, как могла в таком неудобном положении, поддержала его и потянула на себя, помогая подтянуться к двери. Он громко вскрикнул, когда его ребра оказались прижаты к моей руке.
– Осторожно!
Наконец я вытащила Лицкявичуса наружу, и он осел на траву, как мешок с опилками. Я встала на колени рядом с ним, уже не обращая внимания на порванные колготки и мокрые ноги, громко хлюпающие в разбухших от наполнявшей их воды туфлях.
– Я должна вас осмотреть, – сказала я.
– Чего тут осматривать? – проговорил он, от боли дыша через раз. – Сломаны ребра справа – не знаю сколько, рука… кажется, просто вывихнута… лодыжка…
– И еще сотрясение мозга, как пить дать! – добавила я, приподнимая Лицкявичуса за подбородок и водя пальцем туда-сюда перед его глазами. Он, хоть и с трудом, умудрялся прослеживать эти движения. – Сколько пальцев видите?
– Не меньше двадцати, – прохрипел он и закрыл глаза. – У меня в кармане куртки телефон…