Врачу, исцелись сам!
Шрифт:
– так называемых "новых русских". Выйдя из-за стола, Вахромеев поздоровался с ним за руку.
– Слушай, Женя! Мне нужна твоя помощь. У меня неприятности с дочкой. Короче, надо съездить в одно место, и мне нужна поддержка и подстраховка. Моральная и силовая. Естественно, я с тобой рассчитаюсь.
– Без проблем! – Жена не выказал никаких эмоций.
Приехали туда уже часов в семь вечера. Дом был пятиэтажный панельный "хрущовский". Подъезд, хотя и имел кодовый замок, был не закрыт, стены в подъезде – обшарпанные. По грязной лестнице
Что-то такое спросил или сказал грубо, типа "хули надо?".
Вахромеев сразу и не нашелся, что ответить. Однако Женя без всякого выражения на лице ударил парня кулаком в живот и тот тут же сел на пол в прихожей.
– Твоя труба такой-то номер? – спросил Женя.
– Ну и чего? – спросил парень с некоторой одышкой, во все глаза следя за кулаками Вострикова.
– Тебе сколько лет, парень? – спросил вдруг Женя.
– Девятнадцать.
– Почему не в армии? Больной что ли?
Парень несколько опешил. На миг ему показалось, что его пришли забирать по призыву.
– Что я дурак, что ли? – неуверенно ответил он.
– Фамилия как твоя? Где твой телефон?
– Я не знаю!
– Фамилия!
– Голубев.
– Где труба?
– Не знаю. Потерял.
Жена опять без всякого выражения на лице, долбанул его ногой по животу.
– Да ладно вам! Серега взял! – сказал парень несколько громче, чем полагалось, словно хотел, чтобы его услышали в другой комнате.
– И где этот самый Серега?
Именно в этот момент из комнаты выскочил тоже бритый наголо парнишка с реальной бейсбольной битой в руке. При всей ярости, искажавшей его лицо, был он явный замухрышка: низкорослый, худой, будто бы не докормленный с детства. Впрочем, именно такие дегенераты нередко составляют костяк городской шпаны и действуют стаями. Иногда их и в армию-то не берут именно из-за явных психических проблем и недобора веса, а если кого берут, то в первый год все их безжалостно шпыняют, а на второй они и есть самые злобные "деды". Ходить вдоль строя "молодых" и лупить всех в поддых – чтоб с копыт слетел – любимая их забава. Впрочем, не увидев на лице неожиданных гостей испуга, он сам тут же испугался.
Никого из старших на виду не отмечалось, что впрочем, не исключало и того, что пьяный папаша кого-нибудь из этих ребятишек не валяется где-нибудь в соседней комнате и в самый неожиданный момент не вылезет с охотничьим ружьем или с топором.
– Ну-ка, брось биту – а не то я тебе руку сломаю! – прошипел Женя уже действительно страшным голосом. Скажи это Вахромеев, парень бы, может, и не понял бы, а тут – мгновенно просек. Наверно, даже если бы Женя по-английски сказал, просек бы. И биту послушно бросил. К счастью, он еще не был пьян и не ввел себя в состояние уголовной истерии, когда любые увещевания уже бесполезны, хотя поначалу вроде как бы и пытался, даже глаза закатил, но не успел.
– Это ты, что ли, Серега? – спросил Женя.
– Нет.
– А где этот долбанный Серега? И где твой телефон? – Женя тут снова пнул поверженного Голубева в бок.
– Его нету – гуляет! Я ему проиграл телефон. В секу. Он вообще здесь бывает редко.
– Где гуляет?
– Не знаем. В кафе, наверно, со своей "мочалкой". Мы-то тут при чем? Сами с ним разбирайтесь!
– Как фамилия этого сраного Сереги? Где живет? – Спрашивая это,
Женя поднял с пола биту и любовно погладил ладонью место на ней, которым конкретно и лупят по башке.
– Чего вам надо? – тут начал выступать второй бритоголовый.
Вахромеев увидел, что у Жени на лице промелькнуло желание этому чудику хорошо приложить. И Женя не удержался – приложил, правда кулаком – тот улетел в дальний конец коридора. Оттуда грязно ругался, угрожал, но не вставал.
По возвращении Вахромеев в офис хотел с Женей рассчитаться за работу, но тот категорически отказался:
– Вы меня и так однажды здорово выручили.
Действительно, было дело. Тогда он действительно помог его освободить из СИЗО. Но за него попросили хорошие люди, сам он Женю тогда лично не знал. Женя добавил:
– А этих ублюдков я по жизни не люблю: гнусь какая-то, выродки, человеческая мокрота. – и даже сплюнул. Он, как бывший спортсмен, а сейчас глава семейства, подобных типов люто ненавидел.
Некоторое время поколебавшись, Вахромеев, стиснув зубы, позвонил бывшей жене, матери Ани. Прошло гудков пять, пока она взяла трубку.
Они поздоровались. Она всегда говорился как бы с одышкой, как будто после бега, что Вахромеева страшно раздражало. Вахромеев спросил:
– Светка дома?
Бывшая жена тут же рассмеялась так отвратительно, что Вахромеева передернуло.
– Конечно, нет! Она так рано не бывает. А иногда вообще не приходит!
Она видно ждала, что Вахромеев начнет ее упрекать и тогда она сможет перевести на него все стрелки, типа это ты во всем виноват, потому что ушел из семьи, а теперь вспомнил о ребенке.
Вахромеев сдержался, сказал:
– Я ей звоню, а у нее трубка не отвечает, выключена. Ну, ладно.
–
И побыстрее отключился, чтобы больше не слышать этого одышливого голоса и самому не вспылить. Обычно это кончалось площадным матом.
Чертыхнулся.
Водитель, не зная сути дела, и думая, что девочка просто загуляла, решил шефа успокоить:
– У меня жена работает медсестрой в школе, так летом всегда выезжает в загородный детский лагерь, и сын туда едет тоже. Так она рассказывала, что девочки сейчас нередко бегут, чаще, чем мальчики.
Жена рассказывала, что у них там, в лагере, все лето жила одна такая девчонка, документов никаких, и никто ее не ищет. Прогонять было жалко. Кормили. И девочка, говорит, хорошая. Куда-то ее там пытались пристроить. Оказалось, что родители развелись, мать вышла замуж за мужчину моложе себя, и тот, как это бывает, стал приставать и к ее дочке…