Враг моего сердца
Шрифт:
Утрення прошла напряжённо и тихо. Самые мелкие звуки тонули во влажном мареве тумана, но зато можно было не сомневаться: дождя нынче больше не случится. Катилось Дажьбожье око по небосклону, опираясь на ветви елей, поднимаясь и заливая поляну непостижимо колдовским золотисто-алым светом.
— Вот же место паршивое, — не удержался один из кметей, рыжий Истр. — Так и знал, что наведёт морок на кого. Хоть выберемся? А то вдруг дороги уж и нет тут.
— Тьфу на тебя, — буркнули зло ему в ответ сразу несколько воинов.
Леден поднял взгляд от носков своих сапог и покосился на него исподлобья.
— С нами жрица Макоши. Не пропадём.
И так сказал это, будто приободрить всех хотел. А больше всего — Елицу. Первый раз сверкнуло в его голосе вешнее тепло, а не колючая стужа. Словно дохнуло из приоткрытой двери натопленной избы. Окутало, успокоило. Что случилось, того уж не вернёшь, чтобы поправить. Теперь она и правда осторожнее станет, слушать будет что ей говорят, а не полагаться только на свои домыслы и желание помочь всем вокруг.
Помалу туман поредел, а там и вовсе рассеялся. Кмети и отроки оседлали лошадей, собрали палатки и засыпали землёй огонь. Теперь, глядишь, ещё долго здесь никто не появится, а после дивиться будет, завидев кострище.
Скоро миновали и другой городок — Белич. Задержались там ненадолго, просушили одежду у печей, переночевали — да и дальше отправились.
Каждый день, что ещё ехали до Радоги, Елица мазала шею снадобьем, что приготовила жена Беличанского старейшины — Годана. Правда, для кого на самом деле оно предназначается, рассказывать ей не стала. А уж тем более показывать багровые следы мужских пальцев на шее. Сказала Елица только, что для княжича. Мол руку сильно ударил — хоть какое-то к нему сострадание. И так, где ни появись, на остёрцев смотрели с нескрываемой злобой, а пуще всего доставалось Ледену. И постоянно вставало колом в груди ожидание, что вот-вот люди не выдержат и нападут на небольшой, в общем-то, отряд княжича, порубят всех, навалившись толпой. Но они роптали, ворчали и кляли остёрцев, а в схватку вступать не торопились. Среди кметей воеводы Доброги, коих Леден тоже с собой взял, иногда ходили недобрые разговоры. От неприятельских воинов они их скрывали — дело понятное — а вот перед Елицей не стеснялись. Она и не знала даже, радоваться тому или тревожиться. Порой ей хотелось, чтобы Ледена не было. Чтобы просто не было братьев Светоярычей, которые поставили с ног на голову её жизнь. Но то, что случилось, уже не поправишь, оставалось только решать, что делать теперь. И пока самым мирным путём казался поиск Сердца, о котором Елица хоть и слышала много, да никогда не видела его в глаза.
Мелькали день за днём веси, одна на другую похожие. Сменялись обширные луга и лядины дремучими, похожими на сердитые всклокоченые чудища, лесами. С того памятного дня Леден сторонился ельников. Даже на короткие дневные привалы они старались не устраиваться под их густыми лапами. Как будто сходил помалу след с шеи, но отчего-то Елица чувствовала себя всё хуже. Показалось сначала, что просто застудилась. Но скоро к слабому ознобу, что наваливался чаще всего по вечерам, добавилась ещё и тошнота. Мира испугалась было: мол, дело в том, что Леден княжну едва не придушил, повредил ей что-то. Но, конечно, тот досадный случай был ни при чём. Елица пила бодрящие отвары из сушёной малины и рябины с листами смородины. Но от вечного питья можно было и лопнуть, пожалуй, а легче от него становилось ненадолго.
Поначалу никто из отряда не замечал, что с ней что-то не так. А вот княжич начал обращать к ней подозрительный взгляд раньше других. Только не спрашивал ничего. Но теперь при каждой остановке он торопился спешиться раньше неё и подходил, чтобы помочь спуститься наземь. Елица упрямилась всё ж, не позволяла себя коснуться, не давала себе повода проявить слабость. Но однажды, когда прибыли они в последний погост — Житиху — перед тем, как добраться уже до Радоги, она едва не кубарем рухнула из седла в руки княжича — так сильно повело голову.
— Брашко! — кликнул он отрока. — Беги к большухе, спроси, есть ли у них травница или лекарка какая.
Тот кивнул и, бросив повод своего тяжеловоза ближайшему из кметей, умчался.
— Пусти, княжич, я устала просто, — Елица попыталась оттолкнуть его.
Но тот только под колени её подхватил, взял на руки и понёс в одну из гостиных изб.
— Много я видел усталых людей, — проворчал с укором. — Но ты, вроде, спишь получше моего, и голодом тебя никто не морит, а из седла валишься.
И никак-то с этим не поспоришь. Она и сама не понимала, что с ней творится. Подумала бы, что пьёт вместо нужных отваров отраву какую. Да она ведь травы тоже ведала — недаром жила пять лет со Сновидой — и уж распознала бы в питье что-то вредное.
Леден уложил Елицу на незастеленную ещё в ожидании гостей лавку. Вошёл следом кметь Балуй, пробурчал, погода-де нынче промозглая, шмыгнул носом громко и уставился на них исподволь.
— Ты мне тут не зыркай да уши не востри, — одёрнул его Леден.
Балуй хмыкнул и принялся растапливать печь-каменку, что стояла в противоположном от двери углу. Княжич присел рядом с Елицей, поглядывая на соратника, а как тот вышел помогать остальным разбирать нужные на ночном постое вещи, расседлывать лошадей, склонился к ней. Она, пытаясь успокоить сбившееся от накатившей мути дыхание, взглянула на него.
— И долго же ты скрывать собиралась, что дурно тебе, княжна? — заговорил он тихо. — Я уж какой день только и думаю о том, что стряслось с тобой. И почему молчишь.
Елица нахмурилась, подумывая, не решил ли он зло над ней пошутить. Но княжич и правда смотрел на неё с тревогой и как будто злостью. Может, за то, что с той, чья помощь ему была нужна, случилось вдруг несчастье. А может, потому что она ничего ему не сказала до сих пор.
— И что же ты понял, княжич? — она усмехнулась одним уголком рта.
— Сегодня понял, что ты подступила к самой грани, — он покачал головой. — Только не пойму, как так случилось.
— Я тоже не пойму.
Совсем жутко становилось от осознания правдивости его слов, что находили смутный отклик в душе. Елица размотала платок на шее, стянула его, мучаясь оттого, что он будто бы слишком колючий. Раскинула в стороны, уже не смущаясь, что останется с непокрытой головой перед Леденом. Будто не видел он её всякой. Княжич поймал её руку холодными пальцами и склонился ближе.
— Разве синяки не должны были уже сойти?
— Ты сильно меня придушил, видно.
В дороге никак не доводилось рассмотреть себя получше, а потому Елица и не знала толком, что там творится. Мира утверждала, что всё уже почти прошло.
— Сильно, не сильно… — неопределённо проворчал Леден.
Он приложил ладонь к отметинам — Елица дёрнулась, не желая, чтобы он её касался. Но от прохлады, что исходила от его кожи, становилось как будто чуть легче. Развеялся туман в голове, и нутро перестало тошнотно вздрагивать. Распахнулась дверь в избу — дунуло из сеней прохладой. Вошёл Брашко, а за ним — Мира, и женщина, только переступившая порог зрелости, что уж на старость поворачивала. На ходу распахивая изрядно поношенную свиту, она быстро обогнала отрока и челядинку, не слишком почтительно оттеснила княжича, даже не разбираясь, кто он такой. Блеснули украшенные узорами колты её перед взором, и глаза, тёплые, что земля под солнцем.