Враг мой: Сокол для Феникса
Шрифт:
– Вниз! – ухнула на колени Любава и, обдирая ногти, усердно засопела, подцепляя секретную створку лаза под пол телеги. Прикусила губу от натуги, ведь девичьих сил не хватало. Слава богу, подруга очнулась – бросилась на помощь и вдвоём они смогли открыть ход:
– Быстрее! – кивнула Боянка княжне. Любава проворно юркнула в проём. Терпеливо дождалась, пока спустится подруга, которая усердно дёргала следом Марфу. И только они оказались на земле, аккуратно сокрыли лаз.
Выползать из-под телеги сейчас – в пик, когда народу тьма – нельзя. Надобно схорониться, чуть обождать, и как только ног поменьше мельтешить будет – можно
Любава села… обхватила колени руками и испуганно таращилась в никуда, вздрагивая от каждого стука, крика и жутких угроз. Вокруг мельтешили ноги, раздавался звон оружия, отборная ругань, сопение, охи, предсмертные хрипы и стоны.
Но всхлипнуть себе позволила лишь, когда под колёса телеги рухнул разбойник. Тошнотворная картина… Расширенные от ужаса и боли холодные глаза мужика, до сих пор сжимающего топор в руке, медленно стекленели. Из рассечённого от груди до живота тела буйно вытекала кровь, быстро впитываясь в землю. Ошмётки одежды промокли от тёмной жижи… а от вида кишок, робко показавшихся из глубокой раны… хотелось блевануть.
Любава безотчётно прикрыла рукой рот, сглатывая рвотный позыв.
Покидающим сознанием разбойник цеплялся за жизнь, а поймав взглядом княжну, натужно не то захрипел, не то замычал. Говорить уже не мог – изо рта булькала и пенилась кровь, просачиваясь через бурую, куцую бородёнку.
– Чего уселась? – зашипела Боянка, ощутимо толкая нерасторопную княжну в бок.
– Ой, – пискнула княжна, стукнувшись макушкой о низ повозки и тотчас пригибаясь к земле.
– А, вот ты где? – прохрипел басовито незнакомый голос, прогнав по телу волну безотчётного страха. – Ого, да вас тут трое?! – и в следующий миг Любаву дёрнули за щиколотку. Княжна шмякнулась лицом в землю, а пока отплёвывалась, её потянули резко и настойчиво. Она рьяно брыкалась, в ужасе цепляясь за кочки и землю буравя пальцами, но мужик, словно не замечая сопротивления, выволок жертву на свет божий.
Позади истошно визжала Боянка, ей высоко подвывала Марфа.
Грудь яро вздымалась, дыхание заходилось. Сердце лихорадочно скакало в животе, отдаваясь гулким эхом в голове. Любава извернулась и прытко лягнула разбойника, что есть сил, пытаясь освободиться от железной хватки. Но когда встретилась с глазами мужика, остро поняла, что влипла.
Оставаясь в хлипкой рубахе с задранным подолом, растрепанная и напуганная, она представляла собой – то ещё зрелище, и что самое ужасное, оно пришлось по вкусу разбойнику. Несмотря на окровавленную рожу и множественные раны, он похабненько ухмылялся и похотливо пожирал её взглядом. Жадно сглотнул, облизал пересохшие губы.
– Какая кобылка молодая да спелая! – хрипло прошептал, нагло ущипнув до боли ягодицу княжны. – Люблю таких объезжать!
Любава взвизгнула и вновь дёрнулась, свободной ногой заехав в мягкий живот разбойника. Очередная попытка освободиться провалилась, и даже хват не ослабила. Княжна отчаянно зажмурилась, понимая, что заскуливший от боли мужик, выходки не простит.
– Ах ты, су*! – над Любавой склонилась перекошенная от злобы свирепая мужская рожа, а в следующую секунду его огромный кулак прилетел в нежное лицо. Разноцветные искры полетели из глаз, мир окрасился чёрным. Никто никогда не смел притронуться к княжне и пальцем, так что неземные ощущения она испытывала впервые, а они
Глава 1
22 года назад
История Твердомира
Род Радомира Минского: жена Зорица, сын Твердомир
Матушка Твердомира умерла, не выдержав десятых родов, начавшихся прежде времени. Ни Домовой, ни священный Огонь очага в этот раз не пришли к ней на помощь. Рождение, как и смерть, открывало невидимую границу между миром мёртвых и миром живых. И Зорице там оказалось куда спокойней, вот она и решила не возвращаться, оставив на руках безутешного князя ещё одного сына.
Княжич родился хилым, мелким, с тонкой, синеватой кожей. Дышал на ладан, так и не издав звука, приветствуя свой новый мир. Повитуха устало скривилась. Отошла, брезгливо вытирая ладони о подол выпачканного кровью передника, всем видом показывая, что младший княжич – не жилец.
В этот раз не поднялась у князя рука на слабого младенца. Плюнул в сердцах, перерезал пуповину на топорище, и передал сына в руки главного своего телохранителя. Кто в трудный час не оставлял своего князя наедине с горем.
Возможно именно страшное оружие и мощь воина-наставника дало младшему княжичу силу жизни. А может судьба уже писала в книге судеб очередную историю СИЛЬНОГО человека.
«Каков князь, таковы и воины!» – рассуждали крестьяне. Радомир норовом был строг, но справедлив. Правда, лишний раз за советом или за помощью к нему обращаться не спешили, стараясь с мелкими проблемами справляться сами. Сыновей князь воспитывал в строгости, вот только мальца видеть не желал. Своим видом он напоминал любимую жену, расковыривая рану в сердце и душе.
Теперь вот не только доверил сыновей, а вообще отдал заморыша, предпочитая забыть тупую боль от потери жены. Предпочитая не видеть знакомых серых глаз, смотревших с лица сына. Как передал мальца Богдану, так с горя и забыл о Твердомире на несколько лет, перепоручив воспитание другу.
Богдан – был мужик неразговорчивый, на ласку скупой, на доброе слово и того хуже. Нерусь одним словом. Да и внешность под стать – как у Велеса – чёрного бога, владыки смерти. Тёмные глаза смотрели холодно, будто мишень выискивая, кого забрать с собой в подземное царство. Смоляные волосы всегда были туго затянуты в хвост, подтягивая и без того узкие глаза к вискам, выбритым до гладкости кожи. Тонкий нос с хищными ноздрями, плотно сжатые губы, жёлтая кожа, темнеющая летом и слегка светлеющая зимой. Невысокий, гибкий, да обманчиво хрупкий.
Радомир поначалу тоже усмехался, что за воин такой… шаман иноземный. Да вскоре улыбку спрятал и назначил дикаря своим главным охранником. Воеводе Степаку Игоревичу наказал у иноземца уроки брать, да дружинных новым хитростям обучать. Благо, новоявленный охранник таинства своих навыков не блюл, потому воины князя по малёхоньку новые приёмы оттачивали.
Первое время Богдана народ стороной обходил. Девки шарахались, дети плакали, а потом ничего – попривыкли к иноземцу. Тем более нрав у Неруса спокойный. Никто не слышал, чтобы он голос повышал, когда злился, но вместе с тем, никто не слышал, как радовался победам дружины и князя.