Враг народа. Академия красных магов
Шрифт:
— Нокаут будет считаться за урон? — спросил я, пока он крепил мне на грудь эту защиту.
— Какие слова ты знаешь, — хмыкнул Рогозин. — Думаешь, они будут стоять и ждать, пока ты их кулаками уложишь?
Нет, ждать они не будут. Я найду им занятие повеселее.
Глава 12. Двадцать к одному
Я чеканил шаг к центру арены, чувствуя, как броня давит на грудь и плечи, а шлем — на голову. Однако думать он, к счастью, не мешал. На трибунах повисло молчание. Солдаты на песке снова сгрудились, сопровождая меня глазами. Один я и двадцать их — экзамен явно демонстрировал превосходство мага
Чтобы победить, мне не нужно атаковать — руками, по крайней мере. Я атакую иллюзией их мозги, а дальше они все сделают сами. Нужно лишь подцепить их всех — всех двадцать разом превратить в подвластных мне кукол. Однако, сколько я ни всматривался, общей эмоции у солдат по-прежнему не наблюдалось — одни были раздражены, другие сосредоточены, третьи попросту хотели подраться. Похоже, придется вызвать общую эмоцию самому — с помощью старой доброй провокации.
— Ну что, — бросил я, приближаясь к центру арены, — думаете, вы меня завалите?
Двадцать пар глаза пристально впились в меня, а мои слова потекли в двадцать пар ушей, проникая в головы — делая противников уязвимыми. Хочешь остаться непобедимым — учись не слушать. Однако они слушали, тем самым открывая свой мозг для меня. Итак, опыт показывал, что самые сильные эмоции для управления другими — это страх и гнев. Мне надо лишь разжечь одну из них.
— Думаете, — с вызовом продолжил я, — двадцати вас хватит против одного меня?
Часть глаз, следящих за мной, с досадой прищурилась. Бросаясь словами, я усердно пытался до них донести, что они для меня такие же незначительные противники, как пищащие над ухом комары. Вот только никто не дрогнул: одни смотрели на меня недовольно, другие недоверчиво, а третьи чуть презрительно, как на не в меру наглого мальчишку. Страха у них явно не наблюдалось. Если подумать, вполне естественно: им этот экзамен ничем не грозил, а после целой толпы студентов бояться еще одного и вовсе глупо. Так что я подналег на гнев, усиленно пытаясь их взбесить — обычно у меня такое неплохо получалось. Порой достаточно открыть рот, и люди сами готовы меня прибить.
— Да я рукой взмахну, — нахально бросил я, — и вы все по арене распластаетесь! Как дохлые мухи!..
В толпе солдат замелькали яркие, но при этом видимые только мне всполохи — эмоции, достаточно сильные, чтобы их сдержать, прорвались наружу. Широкие волны начали сплетаться вокруг тел — зеленые у одних, выдавая зависть к студентам этой академии, бурые как запекшаяся кровь у других, которых я все-таки сумел разозлить, и даже несколько черных волн ненависти к магам и магии, которую они не пытались скрывать, думая, что никто не видит. Вот только цветов было слишком много, чтобы управиться со всеми разом. Пока отвлеку иллюзией одних, меня вынесут остальные. Нет, мне нужно поймать их всех.
Хлопок, похожий на выстрел, прогремел над ареной. Стрелка секундомер начала свой забег.
— Ну что, — выдал я еще наглее, всем видом показывая, что с ними не считаюсь, — кто первым хочет отведать силы моего удара?
Солдаты расходились по сторонам, окружая меня, ожидая первого проявления моей магии, чтобы оценить правдивость моих заявлений — двигаясь куда медленнее, чем с другими студентами до этого. Что означало, что мои слова их хоть немного проняли. Однако не настолько, чтобы я мог ими управлять — общей эмоции по-прежнему не было.
— Мужики! — вдруг раздался с трибун крик одного из метателей столовых ножей. — Можете отделать его, как хотите! Он полный ноль в магии!..
Словно подтверждая, с зрительских рядов донесся сплоченный гогот. На лицах всех солдат мгновенно появился хищный азарт — желание оторваться на мне за каждый полученный сегодня магический удар, за причиненный урон, пусть и не ощутимый, но весьма бьющий по самолюбию. Все-таки двадцать их раз за разом выставляли против одного. С каждой долей секунды желание раскатать меня по пыли арены становилось все более жгучим, мощным и что главное — дружным.
— Ату!.. — крикнул метатель ножей с трибун.
Оставалось только ухмыльнуться. Этот дурачок сам не понял, как мне помог. Прежде разноцветные волны вокруг их тел вмиг стали одинаково фиолетовыми — цвета синяков, которые в таком состоянии обычно и ставят, — и теперь нетерпеливо подергивались, как огромные щупальца, готовясь схватить все, до чего только смогут дотянуться. Я много раз видел эту эмоцию: злорадство, чувство превосходство себя над противником — в моем случае мнимое, а потому им можно отлично воспользоваться.
В следующее мгновение все солдаты разом сорвались с мест и кинулись в центр арены, где стоял я, глядя на меня, как гончие на зайца. Что делать против двадцати несущихся на тебя противников? То же что и заяц: затеряться. Всего миг — и я перехватил эту сочную эмоцию общей травли. Как толстые нити, мысленно связал двадцать волн в один гигантский фиолетовый узел и бросил его на арену. Все солдаты теперь были как перепутанные марионетки в одном огромном ящике владельца театра — моего театра, хоть еще и не понимали этого.
Первый подскочивший ко мне, готовый ударить, резко пробежал мимо и с размаху треснул кулаком в голову своего противника, сбивая его с ног и заставляя броню на теле краснеть. Тот в ответ ударил его по ногам, повалив следом за собой в песок. Охваченные, сплетенные общим азартом, остальные тут же повернулись друг к другу и начали наносить быстрые мощные удары, а я спокойно покинул этот замес.
Для двадцати противников одного меня было явно маловато — так что я решил дать каждому шанс вынести “меня” лично, что только усиливало витающую над ареной эмоцию, а значит, делало мою иллюзию еще устойчивее. Фиолетовые волны густо и беспорядочно сплетали их друг с другом, запутывая еще больше, заставляя всех разом видеть то, что нужно мне. И, глядя на того, кто рядом, каждый видел в нем “меня”. Можно сказать, ненадолго они все стали мной и все дружно пытались “меня” победить, мутузя друг друга. В мою сторону они даже не поворачивались, а если бы и повернулись, увидели бы кого-то из своих.
Солдаты рьяно дрались, нанося урон не магией, а обычными кулаками — значительный, но неощутимый для здоровья, потому что он уходил в стремительно краснеющую броню. То тут, то там, как парализованные, они падали в песок и больше не поднимались. Я же расхаживал неподалеку прогулочным шагом, ожидая конца сражения и контролируя сплетенный фиолетовый клубок из их эмоций. На мой вкус, это был самый лучший бой, где можно победить, не сражаясь.
Поначалу зрители ошалевши молчал. В принципе, их можно понять: со стороны это выглядело странно — солдаты кинулись на меня и неожиданно начали колотить друг друга. Никто ведь на трибунах не видел в них “меня”. Да и уловители гудели совсем слабо — в разы тише, чем дрались люди на песке.