Враг неведом
Шрифт:
Может, именно поэтому он и продержался в доверенных лицах его высокопревосходительства так долго. Конрад не был соперником. Никогда. Он мог командовать отделением, взводом, даже ротой – или боевым участком, как сейчас, – но не думал ни о чём большем.
– Твердислав вернётся, Конрад. – Исайя сидел, не поднимая глаз от какой-то странного вида маленькой книжечки в зелёной клеёнчатой обложке. – Он не может не вернуться. Слишком сильна Вера. Он не согнулся и не сломался, как остальные. Он борется. Пытается оживить магию. Пошёл к Умникам – стремясь узнать про них всё сам. И нам следует ждать его возвращения. На случай же возмущения в Совете… Мне кажется,
«И услышал я голос с неба, говорящий мне, напиши: отныне блаженны мёртвые, умирающие в Господе. Ей, говорит Дух, они успокоятся от трудов своих, и дела их вслед идут за ними».
Конрад гордился своим знанием древних верований. «Откровение Андрея Богослова» – самая известная среди крестианских священных писаний, но слова, слова… Какая-то малоизвестная редакция? Забытая секта? Крестиане яростно доказывали, что пророк их, казнённый прибиванием к кресту, не умер, а воскрес – однако, похоже, сами были не слишком в этом уверены, и даже самые священные из их книг – Евангелия – расходились в этом вопросе, не приводя ни одного прямого доказательства или хотя бы «свидетельства очевидца»…
И к чему координатор вспомнил эти полузабытые сказки?
– Возвращайтесь на своё место, Конрад. – Исайя энергично потер глаза. – Возвращайтесь. Я очень надеюсь, что в ближайшие два-три дня Умники активизируются… ну хотя бы на участке Сергея Иванова. По моим данным, они усиленно стягивали туда тяжёлое оружие.
– Вот когда штурм был бы кстати! – проскрипел Конрад.
– Правильно. Но – да минет нас чаша сия! Хорошо бы не штурм, а так, небольшая стычка. Иванов ни за что не покинет свой участок, если только на нём не спокойно, как в могиле.
– Разрешите идти? – Его высокопревосходительство упрям, как всегда. А если Умники не станут штурмовать? А если даже и станут – в Совете найдётся немало смутьянов и помимо неукротимого великана.
– Разрешаю, Конрад. И смотрите, чтобы всё было тихо у вас самих!
* * *
Рассвета Твердислав ждать не стал. Слишком жутко сделалось. Так страшно, как, наверное, не было даже в подземельях Острова Магов. Милые, славные, смешные обитатели древесного городка, так похожего на нарядную детскую игрушку, закончили ночь битвы тем, что при свете факелов тщательно собрали все тела крылатых – и раненых, и умирающих, и уже умерших. А собрав, устроили пиршество.
О, что это было за пиршество!
Твердислава, вождя Лесного клана, водительствовавшего многими большими охотами и заправлявшего сытным мясоедом после них, трудно было б удивить подобным – если бы не истошные вопли жертв, стоны, проклятия, бесполезные мольбы о пощаде, исторгавшиеся на понятном ему языке из уст раненых крылатых. Недостаточно сильные, чтобы добить жертву одним ударом, и достаточно, как видно, скупые, чтобы не тратить попусту стрелы, коротышки собирались гурьбой вокруг ещё живой жертвы, после чего дружно накидывались, во множестве мест перепиливая жилы костяными ножами. Брызгала кровь, такая же алая, как у самого Твердислава, невелички жадно припадали ртами к ранам; нарядные и забавные кафтанчики мгновенно покрылись
Кое-кто уже плотоядно поглядывал и на Твердислава.
А когда раненых, что не умерли ещё от потери крови, стали живыми рубить на мелкие части, намереваясь, очевидно, приготовить рагу, парня попросту вывернуло наизнанку.
Дожидаться конца пиршества он не стал. Ночь, никому и никогда ещё не отказывавшая в помощи, мягко раскрыла ему свои объятия. Ей всё равно, кого укрывать под тёмным своим плащом – бегущего ли от преследования изгоя, или жаждущего чужих мук татя. Ночь не подводит никого.
Не подвела она и Твердислава. Несмотря на плотные тучи, скрывшие луну, ему удалось добраться до лесной дороги. Не теряя времени, он зашагал прочь, думая сейчас только об одном – добраться до перекрутной дыры, до заветного люка. Полумёртвый мир чёрных игл, плюющегося огнём железа и недействующей магии казался сейчас родным домом.
Конечно, с куда большей охотой он разыскивал бы сейчас Аэ, но…
«Дурак! – вопила оставшаяся ни с чем плоть. – Чего испугался? Чего струсил? Мужчина ты или кто? Воин или?.. Девка мало что перед тобой сама не разделась, а ты глазами хлопал?! Да завалил бы её, и вся недолга! А то скоро в глазах темнеть начнёт!..»
Рассудок с некоторым трудом, но в целом всё же успешно отражал эти наскоки.
Когда забрезжил рассвет, Твердислав встревожился уже по-настоящему. Он пропустил свёртку? Забыл место? До городка он добрался куда быстрее…
Если понимаешь, что заплутал, самое разумное – остановиться и успокоиться. Вождю не раз и не два приходилось блуждать по самым глухим чащобам; случалось и терять тропу, да так, что по три дня крутил, Поэтому он не слишком взволновался; кое-как устроил себе нечто вроде постели из лапника, забился в яму меж древесных корней и тотчас заснул, как провалившись под тёмный лёд. Наутро предстояли поиски хода; а ещё – ещё Твердислав совсем по-детски хотел понять, из-за чего кипит война между крылатыми и обитателями древесного города. Но последнее могло подождать.
Не могла ждать лишь Аэ. Ночью она вернулась – в жарком и стыдном сне…
Спал он недолго – несколько часов, не более. Под веками жгло. Хуже некуда – проснуться вот так, лучше уж тогда и вовсе не спать.
Твердислава разбудил громкий топот на дороге и шумное ворчанье. Сонливость слетела с него, точно весенний пух, и, яростно растирая протестующие, слезящиеся глаза, он увидел – по узкой дороге строем топало десятка три давешних мохнатых зверюг в сопровождении трёх или четырёх коротышек. Мохнатые имели при себе увесистые дубины. Выглядели они вполне внушительно, и почему только невелички не использовали эту силы против крылатых? И, кстати, что там был за огонь на поле, откуда вынырнули атакующие?
Отчего-то попадаться на глазам этим малышам и их слугам не слишком хотелось. Твердислав крадучись двинулся следом – было любопытно, чем же в мире, который Аэ назвала своим, занимаются простые смертные?
Солнце достигло зенита, когда отряд вышел на просторную росчищь посреди дремучей чащи. Два холма почти соприкоснулись здесь боками; вдаль тянулся длинный овраг. Когда-то его, наверное, покрывал лес, на дне лежали вечные сумерки, журчал окружённый папоротником ручей… Теперь от ручья осталось лишь сухое русло, деревья срубили, пни выкорчевали и усиленно вгрызались в обнажившиеся склоны. Здесь ломали массивные блоки белого камня.