Враг невидим
Шрифт:
— Поэтому, — ответила Эмили, и спросила подозрительно. — А ты уже пил?
— Пил, — заверил Веттели, не моргнув глазом. Он ведь правду сказал — ещё в Такхемете, в полевом госпитале, его заставляли принимать какую-то бурую гадость, оставляющей во рту привкус ржавчины.
Но мисс Фессенден хоть и не умела читать мысли, однако, прозорливостью, похоже, не уступала Гвиневре.
— Когда? — был следующий вопрос.
Пришлось признаваться, что летом.
— Так я и думала! — торжествующе объявила Эмили. — Давай-ка, будь умницей, выпей при мне.
— Не могу, — Веттели сокрушенно вздохнул. — Не поместится. Я же на твоих
Но в том, что касалось медицины, Эмили была неумолима.
— Не бойся, не лопнешь. Ты даже не представляешь, сколь велики резервы человеческого организма! — утешила она и пообещала коварно: — Если выпьешь — я тебя поцелую. По-настоящему! — в щёчку она его уже целовала.
— Правда? — после такого обещания Веттели готов был опустошить хоть всю Гринторпскую аптеку разом.
— Клянусь рогами божественного Цернунна! Пей!
…Это было прекрасно! А могло быть ещё прекрасней, если бы не знакомый голос из пустоты:
— О-о-о! Неужели, они, наконец, решились поцеловаться?! А я-то думала, до этого дойдёт не раньше первых чисел декабря! Надо же, как просчиталась! С ума можно сойти!.. Ай! Спугнула! Целуйтесь-целуйтесь, уже ухожу… хотя, нет, поздно. Сейчас постучит посланец от вашего директора и позовёт всех на совещание в учительскую комнату. Придётся отложить ваши нежности до лучших времён.
— Считается, будто гринторпские феи водятся в парке, — сердито заметила Эмили, глядя в пространство. — Очень спорное утверждение!
— Именно там они и водятся, — авторитетно заверила Гвиневра, спикировав на подоконник. — Никак не возьмут в толк, дурёхи, что зимой в школе гораздо комфортнее. Тепло, уютно, множество культурных развлечений…
Тут Эмили явно хотела вставить что-то ядовитое, но не успела. В дверь постучал «посланец».
— Коллеги! — в голосе профессора Инджерсолла звенело горькое отчаяние. — Нет нужды объяснять, по какому поводу мы с вами сегодня собрались. То, что произошло утром… — он запнулся — Ах, нет сил говорить! Давайте сразу к делу.
«Вот правильно», — подумал Веттели, он не любил долгих и красивых речей и был рад, что в Гринторпе ими не увлекаются.
— Итак, снова случилось непоправимое. И если первое происшествие было расценено как несчастный случай, притом, скорее всего, ошибочно, то второе однозначно определено как убийство, жестокое и хладнокровное.
Гробовое молчание повисло в зале, похоже, для большинства присутствующих слова профессора стали новостью. Неужели они до сих пор питали какие-то иллюзии?
А Инджерсолл продолжал сурово.
— Простите, что вынужден вам это сказать, но таковы сегодняшние реалии. Убийца среди нас, коллеги. Это либо один из сотрудников школы, либо кто-то из близкого к ней окружения. Под подозрением каждый взрослый человек, каждый из вас, и я в том числе. Надёжного алиби, по заключению полиции, нет ни у кого.
Нет и уверенность, что сегодняшнее убийство было последним. Поэтому мы должны сделать всё возможное, чтобы обезопасить в дальнейшем наших воспитанников. Я, как директор Гринторпской школы, считаю необходимым пойти на крайние меры. С завтрашнего дня и до окончания расследования будут объявлены внеочередные каникулы, и все воспитанники будут распущены по домам. Сотрудникам школы, наоборот, не рекомендуется покидать Гринторп без уведомления полиции. Пока ещё
Молчание стало ещё тяжелее, к такому заявлению учителя не были готовы. Трудно сказать, о чём думал каждый из них в этот момент, а что касается Веттели, так ему стоило большого труда сдержать неделикатно-радостный возглас. Идею с внеплановыми каникулами он счёл великолепной и даже бессовестно возмечтал, чтобы расследование тянулось как можно дольше.
К сожалению, не все были с ними согласны.
— Погодите, погодите, господин директор, — до отвращения знакомый голос раздался вдруг из дальнего угла. Оказывается, инспектор Поттинджер тоже присутствовал на собрании, сидел за развесистой пальмой в кадке, поэтому Веттели его и не заметил. Сама пальма принадлежала, конечно же, Киту Мармадюку Харрису, о чём свидетельствовала маленькая вывеска, сделанная его красивым округлым почерком: «Коллеги, убедительная просьба, листья руками не трогать и ствол не ощипывать. К.М.Х.» Судя по тому, что вышедший вперёд инспектор машинально катал что-то в пальцах, он всё это время именно ощипывал ствол, сдирая с него коричневые волоконца.
— Что значит, «дети будут распущены по домам?» А если убийца среди них? Кто вам сказал, что под подозрением только сотрудники? Я же, кажется, ясно и чётко выразился «под подозрением вся школа».
И без того бледное лицо профессора сделалось совсем зелёным.
— Да, но я не думал, что это касается детей! Это же просто абсурд! Ребёнок не может быть убийцей!
— Кто вам такое сказал? — стоял на своём сыщик. — Уж поверьте моему богатому опыту, из детей, при желании, получаются отменные преступники! А уж в вашей-то школе и вовсе не разберёшь, где учитель, где ученик…
«В мой огород камень», — усмехнулся про себя Веттели.
— …и выглядят они как сущие головорезы! С таким столкнёшься в тёмном переулке…
«А вот это уже не про меня. Это он, скорее всего, встретил Робина Гордона-младшего, и тот его впечатлил».
Робин Гордон-младший не мог не впечатлить. Парню исполнилось шестнадцать лет, характер у него был смирный, как у ягнёнка, умом не блистал, но учился прилежно, кроме того, был единственным сыном Робина Гордона-старшего, барона, пожизненного аппеляционного пэра парламента. Но являясь столь респектабельной личностью, Робин Гордон-младший имел такую устрашающую внешность, будто отцом его был не член Палаты лордов, а какой-нибудь пещерный тролль с холодных берегов континентального севера. Так что в этом вопросе инспектора Поттинджера можно было понять.
Но директор Инджерсолл считал иначе. Он смерил оппонента убийственно презрительным взглядом поверх очков, возразил холодно:
— Вы говорите ужасные вещи, господин полицейский. Да, в нашей школе случилось большое несчастье. Но это не даёт вам никакого права на высказывания, дискредитирующие наших учеников и учителей. Ваше дело — искать убийцу, а не навязывать нам свои болезненные суждения. И между прочим, полицейскому, способному испугаться ребёнка, встреченного в переулке, пусть даже тёмном, я посоветовал бы сменить место работы. Так было бы лучше и для его хрупкой нервной системы, и для общества, которое он призван защищать!