Враг Шарпа
Шрифт:
Он постарался отобрать для этой задачи самых опытных: беззвучно убить человека ножом – задача не для новичка. Белл прошел школу лондонских улиц, Тейлор учился на другом конце мира, но в обоих можно быть уверенным: они устранят часового или часовых на входе.
Двое стрелков не пытались скрыть свое появление. Едва перебирая ногами по дороге, они изображали пьяных, переговариваясь между собой заплетающимися голосами. Шарп слышал, как Белл грязно выругался, наступив в рвоту на ступеньках. Дверь открылась, из-за нее выглянул часовой, из-за его спины возник второй с мушкетом на плече. За ними пылала жаровня.
– Проходите! Чертовски холодно!
Тейлор уселся на нижней ступеньке и запел, размахивая выданной Шарпом бутылкой.
– У меня для вас подарочек! – снова и снова напевал он, давясь от пьяного смеха.
Белл
– Подарочек! Рождественский!
– Господи! Да заходите уже!
Белл ткнул пальцем в Тейлора:
– А он идти не может.
Бутылка по-прежнему маячила в руке Тейлора. Двое часовых, добродушно ворча, спустились по ступенькам. Один, потянувшись к бутылке, даже не успел заметить, как из рукава шинели мнимого пьяницы показалась рука, держащая отточенный клинок. Часовой схватился за горлышко, и нож Тейлора вошел ему глубоко под ребра, добравшись до сердца и артерий. Тейлор перехватил бутылку, одновременно удерживая часового.
Белл улыбнулся второму часовому, на лице которого отразились тревога и непонимание. Все еще улыбаясь, лондонец перерезал готовому закричать человеку горло. Шарп увидел, что тело начало падать, но двое стрелков удержали его и поволокли трупы в темноту.
– Двинулись!
Он повел остальных вперед. Фредриксон уже спустился по склону и устроился в колючках ждать окончания пятнадцати минут или выстрела Харпера – сигнала к началу резни в Адрадосе.
Ступени монастыря были залиты кровью убитого Беллом часового, и сапоги Шарпа оставляли темные следы. Он прошел в верхний клуатр, встал в тени арки и огляделся. Похоже, здесь никого нет: крики и хохот шли из внутреннего клуатра. Но он все-таки подождал, обшаривая взглядом самые дальние уголки двора. Из темноты донеслись приглушенные стоны и шепот. Проход впереди, через который их с Дюбретоном провели смотреть, как женщину заклеймили словом puta, был пуст, дверь и решетка распахнуты. Он поднял руку и щелкнул пальцами, подзывая своих людей, потом медленно двинулся вперед. Башмаки стрелков громко стучали по камню. Огонь жаровни освещал мраморные плиты вокруг колодца.
Дверь часовни была открыта. Когда Шарп проходил мимо, оттуда высунулась рука, ухватив его за левое плечо. Он сбросил руку, уже готовясь ударить кулаком, но остановился: в дверях, покачиваясь и моргая, стояла женщина; за ее спиной, освещенная дрожащим светом свечей, виднелась открытая решетка.
– Зайдешь, дорогой? – улыбнулась женщина Шарпу и привалилась к двери.
– Пойди проспись.
Из часовни донесся мужской голос, говоривший по-французски. Женщина отрицательно покачала головой:
– Он ни на что не способен, черт его подери. Бренди, бренди, бренди... – из часовни вышел ребенок, не более трех лет от роду. Он встал рядом с матерью и радостно уставился на Шарпа, посасывая палец. Женщина прищурилась, пытаясь разглядеть Шарпа: – Ты кто?
– Лорд Веллингтон, – француз снова что-то крикнул, послышалось движение. Шарп подтолкнул женщину: – Иди, люби его. Ему уже лучше.
– Буду надеяться на этот счастливый случай. Возвращайся, хорошо?
– Мы обязательно вернемся.
И он повел прыскающих в кулак стрелков в сторону коридора, ведущего к внутреннему клуатру. Навстречу раздалось эхо шагов, и из-под арки выскочили двое детей, играющих в догонялки. Оказавшись в верхнем клуатре, они стали бегать друг за другом, весело хохоча. Из склада донесся сердитый окрик: похоже, здесь все уже перепились и заснули.
Шарп, жестом приказав отряду остановиться, осторожно прошел на верхнюю галерею, с которой разговаривал с мадам Дюбретон, и замер в тени. Внизу царил хаос, та самая анархия, которой опасался Веллингтон, полное отрицание чести и дисциплины.
Двор был залит светом огромного костра, разведенного на разбитых плитах прямо поверх лабиринта тонких каналов. На растопку пошел терновник и рамы высоких окон из зала по северной стороне клуатра. Окна начинались почти на уровне земли и заканчивались декоративными арками под самым сводом галереи. Сейчас их рамы были выломаны, стекла растащили, и Шарп сверху видел, что дезертиры используют окна как проходы между залом и двором.
Шарп сбежал из приюта перед десятым днем рождения, затерялся в темных подворотнях лондонских трущоб. Проворному мальчишке там всегда найдется дело: это был мир воров, расхитителей могил, убийц; пьяниц, калек и шлюх, продававших свою красоту и здоровье. У обитателей Сент-Джайлса [71] никогда не было надежды. Для многих из них самым дальним путешествием в жизни была Оксфорд-стрит [72] : полторы мили на запад, до трехглавой виселицы Тайберна. [73] Сельская местность всего в двух милях на север отТоттенхэм-Корт-Роуд [74] казалась не ближе райских врат. Сент-Джайлс был царством болезней и голода, где будущее представлялось столь темным, что исчислялось не в годах или месяцах, а в часах. Часами же измерялись и удовольствия: мужчины и женщины топили свое отчаяние в выпивке и совокуплениях прямо в винных лавках, трущобах, дешевых меблированных комнатах, пока смерть не бросала их в сточные канавы, где они и гнили вместе с еженощным урожаем мертвых младенцев. Надежды здесь не было, только отчаяние.
71
Приход церкви Сент-Джайлс-ин-зе-Филдс (Св. Эгидия в лугах) расположен в лондонском Вест-энде, в районе Холборн (на тот момент самоуправляемом).
72
Улица в Лондоне, соединяющая Ньюгейтскую тюрьму с виселицей на Тайбернском холме и проходящая через приход Сент-Джайлс.
73
На холме в деревушке Тайберн (теперь в границах Лондона) с XVI по середину XIX в. публично казнили преступников не дворянского звания. Тройную виселицу, установленную на холме, часто называли «Тайбернским древом».
74
Улица в Лондоне, начинающаяся в приходе Сент-Джайлс.
Эти люди были такими же отчаянными. Они не могли не знать, что возмездие настигнет их – может, весной, когда армии очнутся от зимнего оцепенения. Но до тех пор отчаяние не проявляло себя. Они пили – и постоянно были пьяны. На разбитых мраморных плитах валялась еда, мужчины возлежали с женщинами, дети пробирались между парочками в поисках костей, на которых еще осталось мясо, или мехов с вином, из которых еще можно что-то дососать. Ближе к огню попадались полностью раздетые, спящие; те, кто лежал подальше, прикрывались одеялами или драными лохмотьями. Кто-то ворочался; один был мертв, его вспоротый живот чернел кровавой раной. Шум шел не отсюда, а из зала с выбитыми окнами, но Шарп не видел, что там происходит. Он подумал о времени и о Фредриксоне, ждущем в колючих кустах, повернулся к отряду и шепотом произнес:
– Мы должны обойти галерею, ребята. Идем медленно, по двое или по трое. Зрелище вам понравится.
Харпер пошел следом за Шарпом, оба старались двигаться вдоль стен и держаться в тени. Заметив парочки у костра, ирландец радостно прошептал:
– Как в офицерском собрании по пятницам, а?
– Так каждый день, Патрик, так каждый день.
И что же, подумал он, не даст его собственным людям присоединиться к происходящему во дворе? Выпивка и женщины вместо службы и дисциплины – мечта каждого солдата, так почему бы не начать сейчас? Убить его и Харпера, стать свободными? Он не знал ответа, просто понимал, что может им доверять.
Но где же заложницы? Проходя, он открывал каждую дверь, но комнаты либо были пусты, либо заняты спящими. Ни одна из них не охранялась. Лишь однажды раздалось мужское ворчание и хихиканье двух женщин, но Шарп тут же прикрыл дверь. Пламя огромного костра грело его левую щеку.
Он повернул за угол и смог наконец разглядеть большой зал. Там собралась сотня мужчин и почти столько же женщин. В дальнем конце возвышался помост, соединенный лестницей с протянувшейся по всей длине зала галереей. Шарп увидел две двери, ведущие с галереи в какие-то коридоры или комнаты. На галерею было легко попасть через выбитые окна – достаточно было просто переступить невысокий подоконник.