Враг Шарпа
Шрифт:
Он обернулся: солдат предлагал ему чашку чая. Немцы переняли у британцев привычку пить чай и, подобно им, таскали в карманах листья для заварки: один хороший ливень мог уничтожить недельный запас.
– А ты?
– У меня есть еще, сэр.
– Спасибо.
Шарп принял чашку, спрятал ее между затянутых в перчатки ладоней и поглядел вслед немцу, возвращающемуся к флагу. Тонкая ткань уже покрылась капельками влаги, сквозь нее просвечивало солнце. Символ – но за него стоит сражаться.
Туман все еще мягко колыхался ниже перевала,
Он услышал шаги на крыше, но не повернулся, потому что не хотел расставаться со своим одиночеством. Переведя взгляд направо, в сторону, демонстративно противоположную той, откуда приближались шаги, он стал наблюдать за отрядом, спускающимся по крутой тропе среди кустов терновника. На их винтовках болтались связки ранцев.
– Ричард?
Он повернулся и неохотно поднялся на ноги.
– Жозефина.
Она улыбнулась ему, немного нервно, тут же спрятав лицо в серебристую меховую оторочку темно-зеленой накидки.
– Можно к тебе присоединиться?
– Пожалуйста. Не мерзнешь?
– Немного, – она снова улыбнулась ему. – Счастливого Рождества, Ричард.
– И тебе того же, – он знал, что все стрелки на огромной широкой крыше сейчас смотрят на них. – Почему бы нам не присесть?
Они уселись в паре футов друг от друга, Жозефина завернулась в свою тяжелую, подбитую мехом накидку.
– Это чай?
– Да.
– Можно попробовать?
– И выжить, ты имеешь в виду?
– Я-то выживу, – она выпростала из-под накидки руку, взяла у него оловянную кружку и, отхлебнув, скорчила гримасу. – Я думала, ты вернешься ночью.
Он рассмеялся:
– Я был занят, – когда все кончилось, он зашел к заложницам, но тех уже обихаживали три лейтенанта. Шарп там не задержался, лишь выслушал заверения, что им не причинили вреда, и уверил в ответ, что вернет их мужьям в целости и сохранности. Любопытство заставило их поинтересоваться судьбой человека, который удерживал их заложницами, и Шарп записал несколько имен тех, кто был добр к женщинам, пообещав, что попытается спасти их от позорной казни.
Он улыбнулся Жозефине и забрал свой чай.
– А что, меня ждали?
– Ричард! – она расхохоталась. Нервозность улетучилась: в голосе Шарпа она прочла, что он ни капли не сердится. – Ты помнишь, как мы встретились?
– Твоя лошадь потеряла подкову.
– А ты был ворчлив и раздражен, – она снова протянула руку за чаем. – И очень серьезен, Ричард.
– Уверен, я и сейчас такой.
Она скорчила гримасу, подула на чай и сделала маленький глоток.
– Я помню, как предсказала тебе, что ты будешь полковником, а солдаты будут тебя ненавидеть. Это начинает сбываться.
– Они меня ненавидят?
– Лейтенанты тебя боятся. Кроме мистера Прайса, но тот знает тебя лучше.
– И, вне всякого сомнения, хотел бы узнать получше и тебя?
Она довольно улыбнулась:
– Он попытался. Но он совсем еще щенок. А кто тот ужасный одноглазый капитан?
– Английский лорд, ужасно богатый и страшно родовитый.
– Серьезно? – в ее голосе проскользнула заинтересованность, она взглянула на него, но тут же поняла, что ее разыгрывают, и рассмеялась.
– А ты, значит, леди Фартингдейл.
Она пожала плечами под накидкой, как будто признавая странность этого мира, глотнула еще чаю и вернула кружку Шарпу.
– Он обо мне волновался?
– Еще как.
– Правда?
– Правда.
Она заинтересованно посмотрела на него:
– Он правда очень волновался?
– Он правда очень волновался.
Она довольно усмехнулась:
– Как мило.
– Думал, тебя здесь ежедневно насиловали.
– О, ни разу! Этот странный «полковник» Хэйксвилл позаботился об этом.
– Правда?
Она кивнула:
– Я сказала ему, что приехала сюда помолиться за здоровье моей матери, и это почти правда, – она усмехнулась. – Не совсем, но для Хэйксвилла это сработало. С тех пор он не мог меня тронуть, хотя частенько приходил и говорил со мной о своей матери. О, эти бесконечные монологи! Приходилось говорить ему, что матери – самые замечательные существа на свете, и как счастлива его мать иметь такого сына, как он. Не мог наслушаться!
Шарп улыбнулся: он знал о привязанности Хэйксвилла к матери и понимал, что Жозефина не могла найти лучшей защиты, чем воззвать к этой привязанности.
– Зачем ты сюда приехала?
– Ну, моя мать больна.
– Не думал, что ты так уж ее любишь.
– Я и не люблю. Она меня не одобряет, но она больна, – приняв чай из рук Шарпа, она допила его, поставила оловянную кружку на парапет, поймала взгляд стрелка и улыбнулась. – На самом деле, я хотела уехать на денек.
– Одна?
– Нет, – она выплюнула это слово почти осуждающе, подразумевая, что он должен бы знать ее лучше. – С очаровательным капитаном. Но Огастес настоял, чтобы с нами поехал еще один, так что все сильно осложнилось.
Шарп усмехнулся. Ее ресницы были неимоверно длинными, губы – непристойно пухлыми. Все в ее лице обещало удовольствие.
– Могу понять, почему он беспокоится за тебя.
Она расхохоталась, потом пожала плечами:
– Он меня любит, – слово «любит» прозвучало с усмешкой.
– А ты его?
– Ричард! – снова осуждающий тон. – Он очень добр и очень-очень богат.
– Очень-очень-очень богат.
– Даже еще богаче, – улыбнулась она. – Все, что я захочу! Все! Он пытался быть со мной построже, но я не разрешила. Запирала дверь перед его носом пару ночей подряд – и с тех пор никаких проблем.