Враг Шарпа
Шрифт:
Французский майор подзадорил Прайса:
– Что же, один и тот же человек бросает и бьет?
– Non, non, non! [101] – Прайс глотнул вина. – Onze hommes, oui? [102] Une homme [103] подает et une homme frappes [104] . Dix [105] ловят. Une homme из команды autre frappes comme le man [106] подает. Все просто!
101
Не-не-не! (разг. фр.)
102
Одиннадцать человек, понимаете? (фр.)
103
Один человек (фр.).
104
И один бьет (искаж. фр.).
105
Десять (фр.).
106
...Противника бьет, когда человек... (искаж. фр.)
Майор объяснил правила крикета своим соотечественикам, особенно напирая на «une homme» and «le frapping», раздался общий хохот. В зале было тепло, вино оказалось неплохим. Встречать Рождество с французами? Шарп откинулся на спинку стула. Ему казалось странным, даже не странным – неестественным, что завтра сидящие за этим столом будут стараться убить друг друга. Прайс предложил поутру научить французов крикету, но инстинкты Шарпа говорили, что игра будет совсем другой.
Нога Жозефины на секунду застыла, прижавшись к его щиколотке. Она терпеливо слушала длинную историю драгуна о балах в Париже: Жозефине, конечно, понравилось бы там. Она всегда считала Париж раем, таинственным городом, где прекрасные женщины ходят только по мягким коврам в свете хрустальных люстр, принимая как должное поклонение мужчин в ослепительных мундирах. Он подумал, что неплохо было бы убрать ногу и дать ей понять, что не хочет ее, но не нашел в себе ни сил, ни желания сопротивляться. Тогда он взглянул на Фартингдейла, с трудом защищавшего свою книгу под натиском неожиданно хорошо осведомленного Дюко, и подумал, что только неприязнь к сэру Огастесу заставляет его так флиртовать с Жозефиной. Впрочем, человек слаб: если сэр Огастес не собирается навестить ее ночью, Шарп не в состоянии будет противостоять искушению. Он чуть двинул коленом, и нога Жозефины прижалась к нему еще сильнее.
Ординарцы унесли остатки куропаток. Дюбретон нагнулся через стол:
– Вам жарко, леди Фартингдейл? Не открыть ли окна?
– Нет, полковник, – улыбнулась она в ответ, чуть откинув назад темные вьющиеся волосы. Ее власть над собравшимися мужчинами была абсолютной. Привлечь ее внимание, пусть и тайное, оказалось очень приятно, хотя Шарп подозревал, что она с легкостью подарила бы его любому из сидящих за столом.
Дверь в кухню снова распахнулась, и внесли разнообразное горячее. Ординарцы поставили перед каждым новые тарелки. Запах сводил с ума. Дюбретон хлопнул в ладоши:
– Леди Фартингдейл! Сэр Огастес! Леди и джентльмены! Простите нас: в это Рождество на столе не будет ни гуся, ни свиной головы, ни запеченного лебедя. Увы! Я попытался раздобыть для наших гостей говядины, но нет и ее. Придется обойтись этим скромным блюдом. Майор Шарп, не поможете ли леди Фартингдейл? Сэр Огастес, вы разрешите?
На тарелках было три вида мяса, фасоль в панировочных сухарях, а в больших мисках – подрумяненная до коричневы жареная картошка. Шарп, питавший к жареной картошке настоящую страсть, мысленно произвел подсчет, сколько мисок на столе, сколько в них картошки и на сколько человек придется ее делить, поэтому тут же предложил Жозефине поухаживать за ней:
– Миледи?
– Нет, спасибо, майор, – ее колено потерлось о его ногу. Шарп был уверен, что сэр Огастес все видит: Жозефина сидела так близко, что их локти соприкасались. Было время, он убивал ради этой женщины. Тогда он и подумать не мог, что его страсть к ней может угаснуть.
– Уверены?
– Абсолютно уверена.
Тогда Шарп поухаживал за собой, положив себе и ее долю картошки: он решил, что спрячет излишки под фасолью.
Последнюю порцию Дюбретон оставил себе, проследив, что у всех полные тарелки.
– А это должно воодушевить ваши английские сердца. Любимое блюдо вашего лорда Веллингтона – баранина! – но баранина такая, какой Шарп никогда не видел, совсем не похожая на жирную желто-бурую массу, которую Пэр уплетал с таким удовольствием. Худое лицо Дюбретона лучилось удовольствием. – Обжариваете баранину, но лишь слегка, потом добавляете чесночный соус и не сильно зажаренную утку. На ее месте должен быть гусь, но, увы, у нас его нет. Готовить с фасолью, но подавать раздельно.
Фасоль оказалась восхитительной, белой и набухшей от соков, в ней попадались крохотные квадратики зажаренной до хруста свиной кожи.
Дюбретон подцепил фасолину на вилку:
– Если варите фасоль, воду нужно сливать. Вы знали? – британцы в замешательстве покачали головами, и Дюбретон продолжил, подняв следующую и дирижируя ею: – Вода, в которой варили flageolets [107] , воняет. Однако! Вы можете слить эту воду в бутылку, правда? И получится отличное средство для выведения самых трудных пятен с белья. Видите, сколькому можно у нас научиться? Ну, а теперь за дело!
Дюбретон извинился за выбор главного блюда, но качество еды в извинениях не нуждалось. Удовольствие Шарпа только усиливал тот факт, что припрятанная порция картошки оказалась с хрустящей корочкой: она трещала, как яичная скорлупа, и все пыталась выпрыгнуть из тарелки на скатерть. Он выпил-таки более светлого вина, оценив просьбу Дюбретона приберечь его до главного блюда, и смог, наконец, расслабиться. Все было чудесно. Он даже посмеялся над Гарри Прайсом, настаивавшим, что фасоль способствует метеоризму и торжественно прокалывавшим каждую, чтобы выпустить скрытый в ней газ. За упоминанием газа последовал вопрос Дюбретона, действительно ли в Лондоне газовое освещение. Шарп ответил, что это правда, и мадам Дюбретон пожелала узнать, где именно установлены фонари. Услышав ответ, она вздохнула:
107
Фасоль (фр.).
– Пэлл-Мэлл... [108] Я не была там девять лет.
– Вы обязательно побываете там снова, мадам.
Жозефина наклонилась к Шарпу, ее волосы пощекотали его ухо.
– А меня ты в Лондон возьмешь?
– Когда захочешь.
– Сегодня ночью? – она улыбалась, поддразнивая его, а ее колено терлось об его ногу.
– Не расслышал: что ты сейчас сказала, дорогая? – подался вперед сэр Огастес, не в состоянии более сдерживать ревность.
Она мило улыбнулась:
108
Фешенебельная улица в Лондоне.
– Считала картофелины в тарелке майора Шарпа: по-моему, он жадничает.
– Мужчина должен быть сильным, – произнес Дюко, глядя поочередно на Шарпа и Жозефину.
– Так вот почему вы так мало едите, майор? – улыбнулась в ответ Жозефина. Она была права: невысокий человек в простом темно-синем мундире лишь слегка поковырялся в тарелке, съев только пару кусочков. Потом она снова прижалась к Шарпу и указала вилкой на его тарелку: – Одна, две, три, четыре, пять, эту вы уже начали, шесть, – ее колено и бедро прижимались к нему. Она прошептала: – Он спит, как убитый. В три часа?
– Кто идет? – донесся снаружи окрик по-французски.
Вилка Жозефины порхала в ее левой руке, правая же была уже под столом, пробираясь туда, где на французских рейтузах соединялись зеленая ткань и кожа. – Восемь, девять... Десять, майор? Да?
– Лучше в половине четвертого, – прошептал он, вдыхая аромат ее волос.
Она снова занесла вилку над его тарелкой, на этот раз выбирая, какую бы взять. Подцепив одну, она чуть отклонилась назад и поднесла вилку к его рту.
– За вашу силу, майор!