Враг стрелка Шарпа
Шрифт:
В замке хирург ампутировал солдату ногу. Выкроив лоскут кожи, чтобы обернуть потом культю, врач рассёк мускулы, перевязал кровеносные сосуды и пилил кость. Санитары прижимали фузилёра к столу. Тот мычал, стискивая зубами кожаный кляп, изжёванный до него десятком других страдальцев. Хирург устало ругнулся, когда кость треснула и разломилась под зубьями короткой пилы. Доктор участливо сказал фузилёру:
– Почти всё, сынок. Потерпи ещё немного.
Немцы из роты Кросса хоронили в траншее двух погибших товарищей. Углубив дно, стрелки положили туда тела, притрусили грунтом и, нагромоздив камней, чтобы до мёртвых не добрались трупоеды, насыпали невысокий холмик. Капитан Кросс произнёс речь, по его собственному выражению «ненужную, но необходимую», солдаты тихо затянули песню, которую всякий немец этой войны носил в сердце: «Ich hatt’einen Kameraden, Einen bess’ren findst du nicht…» Их скорбные голоса слышал Шарп на верхушке донжона: «Был у меня товарищ, лучше не сыскать…»
Капитан Брукер успел побриться и вычистить мундир. На его фоне Шарп чувствовал себя грязным бродягой.
– Потери, сэр.
– Докладывайте, капитан.
– Пятнадцать убитых, сэр. Тридцать восемь тяжелораненых.
– Плохо.
Шарп бережно спрятал список в сумку:
– Боеприпасы?
– Хватает, сэр.
– Провиант?
– На два дня, сэр.
– Бог даст, помощь придёт раньше. – Шарп поскрёб щетину, – С учётом потерь в замке у нас сто восемьдесят фузилёров?
– Сто восемьдесят два, сэр. Плюс офицеры.
– Ну, да. – Шарп позабавила педантичность капитана, – Сто восемьдесят два фузилёра против целой армии.
– Так точно, сэр. – мрачно подтвердил Брукер.
– Ничего, капитан, к ночи получите подкрепление. Восемьдесят фузилёров из монастыря.
Брукер меланхолично спросил:
– Вы полагаете, сэр?
Шарпу захотелось рявкнуть на него, но он сдержался. Незачем ссориться с человеком, плечом к плечу с которым тебе предстоит сражаться ближайшие сутки.
– А ещё сто пятьдесят на холме, так?
– Да, сэр. – на лице Брукера застыла постная гримаса, как у методистского пастора, повествующего о муках адовых.
– Вы проверяли пленников?
– Да, сэр.
Брукер солгал. Он позабыл о дезертирах, но признаться было выше его сил. Шарпа он побаивался.
– Хорошо. Печально, если ублюдки ударят нам с тыла.
– Пленных кормить, сэр?
– Обойдутся. Который час, капитан?
Брукер неловко выудил из кармана тяжёлую луковицу часов:
– Пятнадцать минут четвёртого, сэр.
Шарп высунулся наружу. Тучи почернели. Из-за снегопада сумерки пришли в долину раньше обычного. Белые хлопья ложились на маленькую могилку, у которой неподвижно стояли капитан Кросс и стрелок, некогда бывший горнистом. Солдат поднёс к губам трубу убитого мальчугана. Короткий сигнал трубачей, а затем долгая печальная мелодия. Ich hatt’einen Kameraden.
Сзади покашляли. Шарп обернулся. Боец в зелёной куртке принёс записку:
– От капитана Фредериксона, сэр.
– Спасибо.
Послание гласило: «Партизаны на севере, востоке и юге. Пароль? Я драться-то буду или нет?» На этот раз он подписался иначе: «Капитан Вильям Фредериксон, 5 бат. 60 полка. Изнылся весь.» Шарп ухмыльнулся, попросил у Брукера карандаш и дописал: «Пароль: терпение. Отзыв: добродетель. Гостей ждите утром. Удачной охоты. Ричард Шарп.»
Отослав стрелка обратно, Шарп повторил пароль и отзыв для Брукера, присовокупив:
– Предупредите часовых насчёт гверильясов. Возможно, с нами ночью попытаются связаться.
– Да, сэр.
«И бодрей, нытик, бодрей!» – хотелось добавить Шарпу, но он промолчал.
Время шло. Пушкари смахнули снег с запальных отверстий двухметровых стволов на полутораметровых колёсах. Зарядный ящик каждой пушки содержал сорок восемь снарядов и ещё девять покоились в коробе на хвостовике. Эти ядра сравняют с землёй монастырь, а потом туда ворвётся пехота, – тот полк, что, будучи в тылу колонны, почти не пострадал от ракет. Орудия перекатят в развалины обители, и огнедышащие чудища возьмутся за форт.
Без пяти четыре долина вымерла. Англичане прятались за каменными стенами или в неглубоких окопчиках на холме, французы затаились в селении.
Шарп поднялся на площадку башни над воротами и сказал стрелку-часовому:
– Сейчас начнётся.
Мешки с порохом, вложенные в стволы, были прижаты ядрами на деревянных колодках. Прокольники пронзили саржу, их место заняли запальные трубки. Полковник-артиллерист посмотрел на часы. Без двух четыре.
– Да какого беса? Огонь!
Восемь пушек, грохнув, отскочили назад, разгребая хвостовиками снег. Команды, слаженно действуя гандшпугами и верёвками, вернули орудия на место. Зашипели губки в горячих стволах.
Недолёт. Пушки ещё не прогрелись.
– Огонь!
Шарп не мог видеть с башни батарею, только вспышки. Пушкари были хороши. Залп гремел за залпом. Под градом ядер стены монастыря трескались и крошились.
– Огонь!
– Клубы дыма сносило от деревни к монастырю. Снежинки таяли, не успевая коснуться раскалённых стволов. Орудия стреляли и осаживались назад. Прислуга двигала их обратно, прочищала, заряжала. Монастырский вход обратился в кучу щебня.
– Огонь!
Залпы подсвечивали багрянцем вислые животы низких туч.
Гром эхом отдавался в холмах, сбивал снежную пыль с крыш домов Адрадоса, заставлял тонко дребезжать стёкла гостиничных окон.
– Огонь!
Участок стены рухнул, и полковник-артиллерист довольно улыбнулся потным и раскрасневшимся канонирам.
– Огонь!
Ядра громили верхний дворик. Вырванный с корнем граб взлетел в воздух и упал на разбитые плиты и обломки колонн.
– Огонь!
Кот, давно привыкший считать монастырь своей законной территорией, шипел. Шерсть на нём стояла дыбом. Вокруг всё рушилось и тряслось.
– Огонь!
Часовой тронул Шарпа за рукав:
– Сэр!
Французский батальон двигался по северному краю долины.
– Огонь!
Залп обрушил галерею, и пушки стихли. Вольтижёры с криками побежали вперёд, стреляя на ходу.
– Пора! – пробормотал Шарп, – Чего медлите? Пора!
– Сэр?
– Нет, ничего.
Грянули винтовки с мушкетами, и защитники монастыря рванулись наружу. Некоторые перебирались через развалины и оттуда сворачивали к замку. Другие прыгали с крыши. Шарп посмотрел на деревню. Кавалерия не показывалась, следовательно, посылать роту фузилёров не было нужды.