Враг стрелка Шарпа
Шрифт:
По широкой лестнице Шарп спустился в зловонное подземелье донжона, где сидели пленные дезертиры. За неимением двери у нижней ступеньки была сооружена из камней и кусков дерева баррикада, на которой всякого желающего сбежать пленника охранники – легкораненые фузилёры успели бы нашпиговать пулями (у каждого сторожа для этой цели имелось по три заряженных и взведённых трофейных мушкета). Майора караульные были рады видеть. Шарп сел на ступеньку:
– Как пленники, не шалят?
– Не до шалостей, сэр, когда зуб на зуб не попадает. Вы, сэр, знаете желтушного вида верзилу?
– Хейксвелла?
– Скинул путы, сэр.
Во тьме тускло белели нагие тела, для тепла сбившиеся в кучу. Блестели глаза, ловя отсветы огня факелов на лестнице.
– Где он?
– У дальней стенки, сэр.
– Бузит?
– Да нет, сэр.
Часовой сплюнул табачную жвачку:
– Мы их предупредили, сэр: подойдут к заграждению ближе, чем на десять шагов – умрут.
– Правильно. Когда вас сменят?
– Утром, сэр.
– Чем согреться имеется?
Караульные заулыбались, похлопывая себя по флягам:
– Ром, сэр.
Шарп спустился к баррикаде и попробовал её на прочность. Крепкая. Майор бросил взгляд на уходящий во тьму сводчатый потолок и поёжился. Мерзкое местечко. Темница. Хейксвелл не был первым, кто убивал здесь людей. До безвестных дезертиров в этих сырых камнях столетиями умирали мавры, не изменявшие своей вере даже под пытками христиан. Шарп повернулся, чувствуя облегчение, оттого, что уходит.
– Шарпи! Крошка Дик Шарпи! – голос Хейксвелла, знакомый до отвращения, раздался из тьмы.
Стрелок поднялся на пару ступенек, решив не реагировать на выпады желтомордого ублюдка, но потом неожиданно для себя остановился.
– Что, Шарпи, тикаешь?
Хейксвелл, обмотанный отобранной у кого-то их собратьев-пленников рубашкой, кривлялся и хихикал, благоразумно не подходя близко к баррикаде:
– Думаешь, ты взял верх, Шарпи?
Голубые буркалы горели безумием, седые патлы были всколочены, а обычно жёлтая кожа приобрела неживой оттенок.
Шарп бросил караульным:
– Подлезет на пятнадцать шагов, пристрелите его.
– Пристрелите? – Хейксвелл захихикал, – Пристрелите! Ты – шлюхино отродье, Шарпи! Заставляешь этих славных мальчиков подтирать за тобой?
Обадия блудливо ухмыльнулся часовым и широко раскинул руки:
– Пристрелите меня, мои хорошие! Попробуйте-ка!
Щека дёргалась, превращая ухмылку в оскал.
– Вы не можете меня убить! Выстрелить можете. Убить – нет! И тогда я приду к вам и сожру ваши сердца!
Опустив руки, он убеждённо воскликнул:
– Вы не можете меня убить, мальчонки. Многие пытались, включая сифилитика, называющего себя вашим майором, но никому не удалось. И не удастся. Никогда.
Часовые притихли, устрашённые его злобой и непоколебимой уверенностью в собственной правоте.
Шарп яростно прошипел:
– Не пройдёт и двух недель, Обадия, как я пошлю твою помойную душонку сатане на завтрак.
Голубые глаза уставились на стрелка, не мигая. Хейксвелл ткнул в Шарпа указательным пальцем:
– Ричард-вшивый-Шарп. Я проклинаю тебя. Я проклинаю тебя ветром и водой, туманом и огнём. Камни пусть будут моими свидетелями!
Голова его готова была дёрнуться, но Хейксвелл собрал волю в кулак и переборол себя:
– Камни свидетели, я проклинаю тебя навеки!
Он погрозил пальцем и скрылся во мраке.
Фузилёры потрясённо молчали. Чтоб растормошить солдат, Шарп перекинулся с ними словом-другим, пошутил и, убедившись, что от тягостного осадка, вызванного речью Хейксвелла, нет и следа, ушёл.
Он забрался на самый верх донжона. Студёный ветер с холмов продувал насквозь, словно очищая от всего дурного, что натворил Шарп в жизни. Проклятие пугало стрелка. Поговаривали, что прикосновение к дереву отгоняет нечисть, и Шарп отколупал как-то на прикладе кусочек лака. Проклятие пугало Шарпа. Это было оружие зла. Стрелок же привык к другому оружию, оружию, от которого можно было уберечься: от сабель, от пуль, от ракет, в конце концов. Но проклятие – оружие невидимое, злое. Оно убивает удачу, а удача – главное солдатское божество, и без того неверное да обманчивое.
Шарп загадал, что, если разглядит хоть одну звёздочку сейчас, проклятье не подействует. Отчаянно всматриваясь в тучи, Шарп искал сияющую точку. Ну, одну! Ну, пожалуйста! Тщётно. Небо было тёмным, тучи – непроницаемыми.
Голоса во дворе звали его, и Шарп побрёл вниз, навстречу заботам.
Навстречу проклятию.
Глава 26
У Врат Господа водились привидения. Сгинувшие жители Адрадоса могли бы многое рассказать о них солдатам. Но жители Адрадоса были мертвы. Да служивым и не требовались чужие подсказки. Здания были древними, перевал – отдалённым, а воображение – живым.
Четверо рядовых стерегли пушку в подвале монастыря. Снег, взвихряемый ветром, то закрывал, то вновь открывал тёмную дыру в стене.
Позади притулившихся к заклёпанной пушке солдат громоздились черепа и кости. Французы зябли, поглядывая на чёрную полосу замковой стены, видимую через пролом, и силуэты британских часовых, подсвеченные горящими во дворе кострами. Над головой глухо стучали кувалды. Артиллеристы пробивали амбразуры в южной стене.
Один из французов курил короткую трубку. Спиной он прислонился к старым костям, старательно не замечая крестящихся при виде такого неуважения к мёртвым товарищей.
– Пар.
– Что?
– Пар, вот что это было. Чёртов пар.
Необычное оружие, разнёсшее в куски колонну, не давало покоя солдатам. Тот, что высказался, презрительно харкнул в пролом и повторил:
– Пар.
– Ты когда-нибудь видел паровую машину?
– Нет.
– А я видел в Руане. Совсем, как эта штука днём: огонь, дым, шум. Точно, что пар.
Зелёный новобранец набрался храбрости и высказался:
– Мой папенька считает, что за паром – будущее.
Парень, видевший паровую машину, помедлил, раздумывая, как отнестись к такой безусой поддержке, а затем продолжил с апломбом всезнайки: