Враг стрелка Шарпа
Шрифт:
– В проходе одёжки и мушкеты. Разбирайте, ребятушки, и айда за мной!
Хейксвелл не изощрялся в замыслах: проскочить двор, перемахнуть остатки восточной стены и шмыгнуть в заросли справа, а там посмотрим. С деньгами ему везде будут рады.
– Меня нельзя убить, парни. А если вы со мной, то и вас тоже.
Во дворе по-прежнему не было ни единой живой души. Смирно лежали убитые, коптили непонятные тубы. Обадия Хейксвелл очень хотел жить, и вот он – его шанс выжить. Бывший сержант хихикнул и сдул упавшую на глаза сальную прядь. Обадию Хейксвелла невозможно убить.
– За мной!
Они выбежали во двор. Голые ступни скользили в крови. Свой выбор дезертиры сделали. Бесплодные заснеженные холмы на юге лучше расстрела. Хейксвелл первым перебрался через обломки и, нырнув в колючую поросль, напоролся на испанского солдата. Не успев удивиться, откуда взялось это странное существо в шинели на голое тело, испанец машинально направил на него разряженное ружьё.
Движение спасло солдату жизнь. Уходя от чёрного зрачка дула, Хейксвелл опрометью бросился влево, на открытое пространство:
– Бежим! Бежим!
Его полуодетая орава последовать за вожаком не успела. Слева находились фузилёры со стрелками, впереди – французы. Дезертиры замешкались. Испанцы отрезали им пути бегства и окружили.
Хейксвелл бежал, что есть сил. Лёгкие пылали, ноги занемели от снега. Бросив быстрый взгляд влево, он, как ему показалось, увидел Шарпа и стрелков. Он вдруг вспомнил, насколько винтовки стрелков дальнобойнее обычных ружей, и это добавило ему прыти. По боку тяжело било золото, мушкет оттягивал руки. К французам! Больше бежать некуда! Он предложит им свои услуги. Лучше служить лягушатникам, чем гнить с пулей в башке. Он припустил к ближайшему французскому батальону, организованно отступающему к деревне, как вдруг сзади послышался стук копыт.
Судя по приглушённому снегом цокоту, всадник был в считанных шагах. Ужас охватил Обадию, он повернулся. Мелькнул приклад, занесённый, чтоб раздробить ему череп. Хейксвелл упал на спину и нажал курок.
Свинцовый шарик пробил горло всаднику над межключичной ямкой снизу вверх. Мгновенная смерть. Лошадь встала на дыбы, выбросив мёртвое тело из седла. Винтовка бессильно зарылась в снег.
Хейксвелл раскинул руки и расхохотался. Костлявая хозяйка не покинула своего подопечного. Он истерически смеялся, уставившись в тяжёлое облачное небо. Он опять выжил! Смерть всё ещё обходила. Отсмеявшись, он неторопливо поднялся и порысил к французским рядам:
– Не стреляйте! Не стреляйте!
Глава 30
Шарп заметил бегущего по снегу Хейксвелла и выругался. Сзади майора окликнули. Он обернулся. Генерал-майор Нэн приветливо помахал ему рукой из седла:
– Шарп! Мой крайне дорогой Шарп!
– Сэр!
Кряхтя и охая, генерал слез с лошади:
– Стоило мне оставить вас, майор, без присмотра, и вы тут же затеяли войнушку!
Шарп ухмыльнулся:
– Похоже, что так, сэр!
– Вы испортили мне Рождество, заставив тащить мои старые кости сюда в мороз и вьюгу!
Широко улыбаясь, Нэн взял Шарпа за плечи, полюбовался и заявил:
– Вы представляетесь мне достаточно живым!
– А не должен?
– По мнению сэра Огастеса, французы, вероятно, угробили вас ещё вчера!
– Он здесь?
Напряжённый тон Шарпа рассмешил генерала:
– Я отослал его вместе с дамой. Крайне редкая красотка, скажу я вам, Шарп!
– Да, сэр.
– Кстати, ваша супруга дважды удивила меня, сообщив, что, во-первых, на ваш вкус леди Фартингдейл – толстуха; а, во-вторых, она вовсе не леди! Неужели это так, Шарп?
– Вам виднее, сэр. – уклонился от ответа стрелок.
Нэн шутливо погрозил ему пальцем. С нескрываемым удовольствием генерал следил за тем, как замыкающие ряды французов втягиваются в деревню, а бойцы Лёгкой дивизии поднимаются на холм. Шотландец топнул ногой и хлопнул в ладоши:
– Что, съели?! Полагаю, об атаках нашим французским друзьям уже думать не приходится, а где-то через час, когда мы выйдем на позиции, им придётся задуматься об обороне. Ах, какой вы молодчина, майор Шарп! Майор?
Шарп его не слышал, впившись глазами в распростёртую на снегу фигурку рядом со смирно стоящим конём.
– Шарп?
Но стрелок уже бежал туда со всех ног.
Чёрные, как смоль, волосы разметались по снегу, совершенно так, как некогда рассыпались они по подушке для Шарпа. Кровь на шее была похожа на порванную нитку рубинов. Глаза невидяще установились в небо.
Он опустился на колени, онемев от горя. В глотке застрял ком. Зрение застилали слёзы. Шарп поднял худенькое тело на руки, её голова запрокинулась назад, и капля крови крупным рубином скатилась к подбородку. Шарп подхватил затылок ладонью, чувствуя снег на её волосах, прижался лицом к её щеке и зарыдал, потому что Тереза была мертва.
Тепло уходило из неё, и Шарп крепко прижал жену к себе, будто надеясь заставить жизнь вернуться в её тело.
У него не было изображения Терезы. Никакие краски не властны передать бурлившую и клокотавшую в ней жизнь. Жёсткая и безжалостная мстительница, она по-детски верила в любовь. Она всю себя подарила Шарпу и, в отличие от него, никогда не сомневалась в мудрости своего поступка. Она любила Шарпа. Она умерла.
Он выл, как раненый зверь, не видя ничего вокруг. Война свела их, война разлучала, и вот разлучила навек.
– Шарп. – Нэн положил ему руку на плечо, увидел лицо убитой и отшатнулся:
– Боже!
Патрик Харпер присел рядом с другом:
– Сэр, у испанцев есть священник.
Он повторил это несколько раз. Шарп вперил в ирландца непонимающий взгляд.
– Священник, сэр. Так положено, сэр. Слёзы текли по щекам Харпера. Он вытянул кисть и бережно закрыл Терезе очи.
– Мы пошлём её в рай, сэр. Там её место. Пусть падре делает своё дело.
Ирландец говорил мягко, как с ребёнком, и Шарп уступил.