Враг за Гималаями
Шрифт:
– Спасибо, знаю, – ответил Донцов. – Бывал уже здесь раньше.
По давней традиции, тянущейся, наверное, еще со времен знаменитого полицмейстера Архарова, кабинет сотрудников уголовного розыска выглядел как лавка старьевщика или жилище какого-нибудь нового Гобсека. Вопреки мольбам несчастных уборщиц, попрекам коменданта и прямым угрозам пожарного инспектора, здесь за самый короткий срок скапливалась масса разнообразнейшего барахла, которое и выбросить было нельзя, и сплавить на склад вещдоков не полагалось.
Была
За колченогим письменным столом, словно нарочно подобранным под стиль остального интерьера, восседал молодой опер, и что-то ловко печатал на компьютере. Донцов немного знал его по прежним встречам, вот только фамилию запамятовал. То ли Домовой, то ли Водяной – в общем, что-то фольклорное.
Одеждой, прической, манерами и даже выражением лица опер был как две капли воды похож на типичного братка из провинциальной банды, прибывшей на гастроли в столицу.
И причина этого крылась вовсе не в стремлении замаскироваться под блатного, а в некой не зависящей от человеческой воли всеобщей тенденции, нивелирующей внешний вид, оружие и лексикон постоянных врагов – так римские легионеры позаимствовали у варваров штаны, терские казаки у горцев – черкеску с газырями, а оседлый люд у кочевников – кривую саблю.
Последний раз опер виделся с Донцовым лет пять назад, когда милицейская опергруппа, игравшая роль наркокурьеров, напоролась на милицейскую же засаду, поджидавшую настоящих наркокурьеров, однако повел себя так, словно они расстались всего час назад.
– Заползай! – радушно пригласил он. – Как делишки?
– Средне, – ответил Донцов.
– Служишь или уже на пенсии?
– Служу.
– Говорили, что ты на повышение пошел.
– Было дело.
– Хорошее местечко?
– Хорошее, только работать все равно заставляет.
– К нам каким ветром занесло?
– Есть одна проблема… Ты случайно не выезжал три дня назад на улицу Сухую? Там в психиатрической клинике пациенту кислород перекрыли.
– Вот именно, что случайно! – Опер закончил печатать и откинулся на спинку стула. – Моя смена уже, считай, закончилась, а тут это сообщение. Представляешь, шесть утра, вся наша публика рассеялась. Из убойного отдела никого нет. Вот дежурный, тварь, меня и сосватал. Полдня там, как папа Карло, провозился. Спасибо гражданину хорошему, накормил нас.
Опер сделал в сторону Шкурдюка благодарственный жест. Память на лица у него была профессиональная.
– Тогда мне повезло. – Донцов уселся на свободный стул.
– А
– Хочу на это дело взглянуть.
– Забирать будете? – обрадовался опер.
– Сам еще не знаю. Пусть в верхах решают. Хотя профиль, похоже, наш.
– Ваш? – Опер навострил уши. – А что вы за птицы такие, если не секрет, конечно?
– Секрет… Есть такая хитрая контора в недрах главка.
– Делать вам там, наверное, нечего, – в словах опера сквозило естественное презрение окопного бойца к штабным крысам. – Беситесь с жиру. А я ведь уже отказной материал подготовил.
– С какой это стати? – удивился Донцов. – Здесь же очевидное убийство.
– Для кого очевидное? Для тебя? Для прокурора? Для папы римского? – Опер оказался запальчивым, как фосфорная спичка. – Причину смерти знаешь?
– Знаю. – Донцов, наоборот, был спокоен, как клиент морга. – Выход из строя аппарата искусственной вентиляции легких по причине умышленного повреждения воздуховодного шланга.
– Умышленного? У меня подошва на коцах повредилась. – Он задрал на стол ногу, обутую в мокрый ботинок весьма непрезентабельного вида. – Скажете, я это умышленно сделал? Всему свой срок имеется! Этому аппарату в обед сто лет исполнилось. Сделан сверх плана из сэкономленных деталей в последний день квартала где-нибудь в Ереване. Я, конечно, утрирую, но суть дела понятна. В процессе работы шланг постоянно вибрирует. Плюс высокая температура. Плюс низкая влажность. Плюс неаккуратность персонала. Тут железо не выдержит, а не то что резина. Она свой предел прочности имеет. Обрыв шланга случился потому, что рано или поздно должен был случиться.
– Это подтверждено заключением экспертизы? В деле имеется соответствующий акт?
– Нет – так будет. – Опер закатил глаза в потолок и забарабанил пальцами по столу.
– Сам ты хоть в это веришь?
– Я вообще ни во что не верю. Особенно с тех пор, как пионервожатая заразила меня в пятом классе триппером.
– Послушай, давай повременим с отказным, – произнес Донцов чуть ли не просительным тоном. – Покажи дело.
– На это нужно письменное разрешение начальника следственной группы.
– Не валяй дурака. Я только одним глазком взгляну. И в твоих руках.
– Тогда будешь наливать, – сдался опер.
– Это уж как водится. Могу даже расписку оставить. Донцов подобрал огрызок карандаша и так, чтобы не видел Шкурдюк, написал на листке отрывного календаря: «Турни отсюда этого дятла. Только вежливо».
Скосив глаза, опер прочел записку и сокрушенно вздохнул:
– Да, кругом проблемы… Ладно, ожидай здесь, я схожу за делом.
Вернулся он довольно скоро, но не один, а в сопровождении малорослого, хотя и очень бравого на вид милиционера – начищенного, приглаженного и туго затянутого в ремни.