Враг за Гималаями
Шрифт:
Приемная главного врача, вопреки ожиданиям, оказалась пуста, и никто не помешал Донцову проскользнуть в заветную дверь, за которой он ожидал получить ответы на многие животрепещущие вопросы.
В скромно обставленном кабинете, похожем на ординаторскую какой-нибудь провинциальной больницы, находился всего один человек. В данный момент он стоял возле окна, спиной к входу, и при появлении посетителя даже не шелохнулся, что не позволило Донцову составить представление о его внешности.
Однако такой костюм, а в особенности такие туфли мог носить
– Добрый день. – Донцов деликатно откашлялся. – Мне нужно видеть профессора Котяру.
В ответ прозвучал негромкий отрешенный голос:
– Уточните: видеть его, или говорить с ним.
– Конечно, говорить.
– Впредь попрошу выбирать выражения. Как говорил Конфуций: «Назовите вещи своими подлинными именами, и тогда успех обеспечен».
– Я майор Донцов, расследующий обстоятельства смерти Олега Наметкина.
– Очень приятно. – Человек у окна продолжал всматриваться в серую муть, объявшую город.
– Можно задать вам несколько вопросов? – Донцову очень хотелось присесть, но в присутствии стоявшего столбом хозяина это могло показаться нетактичным.
– Согласно этикету вопросы нельзя задавать только английской королеве и папе римскому.
Расценив эти слова как завуалированное приглашение к разговору, Донцов спросил:
– Какой болезнью страдал при жизни Олег Наметкин?
– Он страдал весьма распространенной в настоящее время душевной болезнью, которая называется манией ничтожества. В отличие от куда более известной мании величия, ее симптомы проявляются в том, что больные воображают себя не Наполеоном или стратегическим бомбардировщиком, а чем-то до невозможности крошечным. Амебой, например.
«Интересные тары-бары у нас завязываются», – подумал Донцов, а вслух произнес:
– Есть сведения, что к Наметкину применялись не совсем обычные методы лечения, а именно электрошок и сильнодействующие медицинские препараты. – Тут он целиком полагался на анонимное сообщение, только по мере возможности смягчал чересчур резкие выражения.
– Это вполне объяснимо. – Человек у окна кивнул. – К существу с психологией амебы иные методы лечения применять абсолютно бесперспективно. Одноклеточный организм реагирует лишь на самое ограниченное число раздражителей – свет, электрический ток, изменение химизма окружающей среды.
– Не могли ли эти факты послужить причиной смерти Наметкина?
– Это праздный вопрос.
– Почему?
– Он не умер. Одноклеточные практически бессмертны. При делении они распадаются на две совершенно идентичные половинки, продолжающие жить в прежнем облике. И так может продолжаться до бесконечности.
Это начинало походить на дурной сон. Или человек, маячивший у окна, издевался над ним, или у него самого в голове ползали тараканы.
Донцов уже собрался перейти к более действенным мерам, ведь как-никак, а он являлся официальным лицом, пусть даже и занятым
В кабинет ввалился лысый человек, громоздкий, как водолаз в полном снаряжении, и, мимоходом кивнув Донцову, устремился прямиком к окну.
– Все в порядке, Павел Петрович, – произнес он довольно небрежно. – Ни о чем не беспокойтесь. Вас сейчас поместят в самую удобную палату клиники под надзор наших ведущих специалистов. Уверен, что в самое ближайшее время вы почувствуете облегчение.
Последние слова послужили как бы сигналом для двоих санитаров, до поры до времени остававшихся в приемной.
Они деликатно взяли Павла Петровича под руки и с фальшивыми улыбочками повели к выходу – ну просто ангелы, провожающие душу праведника в райские кущи. Однако можно было легко предугадать, что, оставшись без свидетелей, они церемониться с больным не будут.
Проходя мимо Донцова, Павел Петрович повел на него глазами, где обманчивым огнем сияло безумие, и все тем же отрешенным голосом произнес:
– Запомните – единственный путь спасения, приемлемый для человека, это путь одноклеточных. Ощутите себя амебой, и жизнь сразу переменится к лучшему.
Едва дверь за психом и его свитой затворилась, как профессор Котяра – а все говорило за то, что это именно он, – извиняющимся тоном пояснил:
– Талантливейший человек, между прочим. Ученый, писатель. Мой личный друг. И надо же, возомнил себя одноклеточным организмом. А все началось с того, что он взял себе псевдоним – Амеба Инуфузорьевич Простейший. Поистине слова имеют роковую силу. Возомнишь себя быком – и вскоре отупеешь. Назовешься зайчиком и…
– И потянет на капусту, – подсказал Донцов, имея в виду отнюдь не популярный огородный овощ, а нечто совсем иное.
– Нет, станешь чрезмерно плодовитым, – закончил профессор. – Чувствую, придется нам с этим Инуфузорьевичем повозиться.
– Я следователь, ведущий дело Олега Наметкина, – вновь представился Донцов.
– Нетрудно догадаться. С чем пришли?
– Накопились кое-какие вопросы.
– А мой заместитель вас не устроит? – чувствовалось, что эта встреча для Котяры крайне неудобна, но, как человек воспитанный, он не мог сразу указать Донцову на дверь, что, например, не составило бы особого труда для Аскольда Тихоновича Лукошникова.
– Увы, мои вопросы такого свойства, что на них может ответить только врач, а уж никак не администратор.
– Садитесь, что же вы стоите, – спохватился Котяра. – Наметкин – это, знаете ли, самая большая моя потеря в научном плане, хотя состоялась она еще задолго до его физической кончины.
– Вы имеете в виду коматозное состояние Наметкина?
– Скорее не само состояние, а его продолжительность. – Котяра говорил неторопливо, иногда задумываясь в поисках нужного слова. – Он и прежде впадал в кому, но всегда выходил из нее без особых проблем… Боюсь, что он развоплотился. И на сей раз уже окончательно.