Враг
Шрифт:
Хорошо!.. — подумал Марк, потом положил удочку, потянулся. Если уговоры не помогают, пора применять силу. Альтернативы нет… Он потянулся еще раз.
Голос, прилетевший издалека, тихо позвал:
«Марк».
«Элизабет?» (Мгновенный выброс защитного экрана — так, чтобы она не смогла проникнуть в его мысли.) «Ради Бога, ты дашь наконец ответ? Я… Мы нуждаемся в твоей помощи. В наш домик пришли матери с детьми, все они страдают от „черного торквеса“. Я по своей наивности предполагала, что никто ничего не знает, однако у меня в гостиной уже более двух десятков женщин. Я пыталась объяснить, что исцеление Брендана — это, так сказать, эксперимент, особый
«Элизабет, у меня своих забот достаточно. Я очень занят. Сожалею, что поставил тебя в затруднительное положение, но у меня нет времени, чтобы заниматься… подобными делами».
«Я знаю. Я же сама не могла предположить… Теперь насчет Бэзила. Ты каким-то образом изменил нашу программу, что позволило значительно ускорить выздоровление с помощью целительной оболочки. Нельзя ли то же самое сделать и с программой излечения „черного торквеса“? Скажем, метаобъединение целителей и принудителей сможет заменить нас двоих?»
«…Это интересная проблема».
«В эпохе Содружества никто не мог сравниться с тобой в организации подобных метаконцертов».
«Ты ошибаешься».
«…Может быть. Но ты не считаешь, что с этим надо как-то разобраться?»
«Конечно, но я сейчас ничего обещать не могу… Думаю, что Дионкет обладает самым мощным целительным воздействием из всех тану».
«Так и есть. А Минанан — самый могучий из принудителей. Конечно, исключая Эйкена».
«Согласен».
«Благодарю тебя за то, что сразу не отказался. Может, выберешь время?.. Дети плачут, матери сидят как каменные… Ну, до свидания».
«Адью, Элизабет».
Теперь он неподвижно сидел в лодке, тупо смотрел на совершенно черную воду, мысленно опять бродил возле холма, на котором возвышался Надвратный Замок. Потыкал в экран, попробовал его на прочность. Если бы он только мог преодолеть его!..
В пору восстания под его началом находились миллионы сознаний. Теперь же он может распоряжаться всего двадцатью четырьмя головами. Какой он теперь Аваддон? Так, мелкий бес, ловящий рыбу в Сене и с мукой наблюдающий, как его последние надежды тают за кормой «Кулликки». Дальновидящим взором он засек в вышине аэроплан. По-видимому, король возвращается домой после полного хлопот дня. Личность членов экипажа ему определить не удалось. Они прикрылись полем, создаваемым малым сигма-генератором. Марк заинтересовался курсом, которым следовал аппарат. Высота двенадцать тысяч метров, направление на север… Странно. На этот раз Эйкен, кажется, не собирается шпионить за ним, тогда куда же он направился? Что там у них на севере? Ах, вот что. Да, какой-то лагерь разбит в сумрачной горной долине на юге Швеции. Он там ни разу не был. Любопытно, чем они там занимаются?
Вот аэроплан приземлился. Через пять минут опять взлетел, взял курс на Горию, при этом пилот решил по широкой дуге обогнуть «Кулликки», но Марк уже не обращал на него внимания. Он сосредоточился на мыслях человека, которого король доставил по воздуху в поселок, где добывали… Что же здесь добывали? Ах, руду! А что в руде? Так-так, повышенный процент редкоземельных элементов… Интересно. Что же так возмутило вновь прибывшего специалиста? Гнев, страх, мольбы, обращенные к какой-то Ровене, вперемежку с проклятиями, изрыгаемыми по поводу диспрозия. Вдруг мысли резко оборвались…
Огромный лосось схватил наживку и ушел в глубину. Неспешно начала раскручиваться катушка…
7
Брат Анатолий, охая и покряхтывая, собирал последние стручки гороха на маленьком огороде возле домика у Черной Скалы. Около стены на скамейке из розового известняка сидела Элизабет и штопала дыру в монашеской нагрудной накидке. Они поджидали Марка, который по неизвестной причине попросил, чтобы его встречали на дворе, и спорили насчет возмутительного всепрощения, с которым монах говорил о Ремиларде.
— Только сентиментальный осел может поверить, что Марк Ремилард раскаивается в содеянном, — заявила целительница. — Он не раздумывая начнет все сначала, даже если надежды на успех будет еще меньше.
— Слушая вас, как-то забываешь, что вы представляете самую гуманную в мире профессию.
— Вы считаете возможным отпустить ему грехи, хотя в его душе нет и тени раскаяния?
— Тогда почему же он настоял на моем присутствии при разговоре с детьми? Вы кого ожидали встретить? Издерганного неврастеника, проливающего слезы слабака, который подползет ко мне на коленях и с дрожью в голосе вымолвит: «Прощения, святой отец!» Так, что ли? Он, в конце концов, сумел переступить через гордыню, хрен моржовый; и если бы вы были хотя бы чуточку проницательнее, вы тотчас почувствовали, что он раскаивается за все эти двадцать семь лет, пусть даже сам не догадывается об этом.
— Полная чушь! — воскликнула Элизабет и от раздражения едва не уколола себе палец. — С помощью такой логики можно оправдать и Адольфа Гитлера, и любого другого подобного монстра.
— Вы только взгляните, кто встал на защиту милосердия! — всплеснул руками брат Анатолий. — Сама мисс Честность, которая всегда была глуха к советам сестры Амери. Которая не доверяет никому на свете, кроме себя самой. — Монах шумно выдохнул, потом расщепил желтоватым ногтем подсохший стручок, ссыпал горошины на ладонь и отправил их в рот. Жевал он долго, тщательно, с его лица не сходило выражение крайнего возмущения. Брови были высоко вздернуты.
— Не надо уходить от темы, — огрызнулась Элизабет. — Я-то вся на виду, уж какая есть. Мы спорили по поводу этого субчика, затеявшего межзвездную бойню, виновного в гибели миллиардов ни в чем не повинных людей. Вот кого следует помянуть недобрым словом. Разве не гордыня, не страсть к самовластию подстегивали его? Он что, изменился, смягчился душой?.. Как вы всерьез можете говорить об этом! Простить все его преступления?..
— Ну-у, вы же сами впадаете в необъяснимое волнение, когда он появляется в доме.
— Это не смешно!
— А разве не смешно, когда какая-то высокопоставленная и могущественная… берет на себя смелость ограничить милосердие Божие!..
— Если вы считаете, — холодно начала Элизабет, — что имеете право обзывать меня разными грязными русскими словами, то хочу напомнить, что любой уважающий себя оперант вполне способен воткнуть то, что вы имеете в виду, вам в глот…
Окончание слова застряло у нее в горле. Брат Анатолий с удивлением оглянулся — на дальнем конце огорода — там, где двор был посыпан мелким гравием, — в воздухе образовалось нечто громоздкое, угловатое, с черным отливом. Тяжесть была так велика, что камешки захрустели под опорными лыжами. Ящиков оказалось два, за ними обрел форму компьютерный блок управления с дисплеем, клавиатурой, широкой, как у рояля, рядом появились аппаратные металлические шкафы. Впечатление было такое, что все это механическое изобилие собиралось атаковать охотничий домик.