Враги поневоле
Шрифт:
— Пойдемте, я проведу вас до часовни. Он взял меня под руку, как будто боялся, что я сейчас упаду, и через сад повел к небольшой домашней молельне.
— Но ведь мама была здорова. Ласар нахмурил брови и ровным, без тени сострадания голосом произнес:
— В последнее время леди Медора часто обращалась ко мне. У нее несколько раз случались сильные приступы, когда ее сердце пронзала, по ее словам, нестерпимая боль. И так длилось уже не одну неделю.
— Но мама не жаловалась на здоровье. Когда я приезжала домой, она выглядела веселой и полной сил. Мне вспомнилась наша последняя встреча. Мама в тот вечер была в прекрасном расположении духа, все время смеялась, шутила. Мне даже показалось, что она чем-то
— Она не хотела никому говорить о приступах. А когда я заикнулся о том, чтобы поставить в известность хотя бы Квенну и пригласить в дом сиделку, леди Медора пришла в ярость.
— Не может быть! Никогда прежде я не видела ее в гневе.
— Я так же, как и вы сейчас, удивился ее реакции, но спорить не стал. Не в моих силах заставить больного лечиться.
— Но вы могли настоять! — выкрикнула я, вырывая руку из холодных пальцев доктора. — Если бы вы проявили упорство, то, возможно, мама осталась бы жива. Но вам было все равно, вы… — Я не смогла сдержать слезы. Опустившись на скамью, спрятала лицо в ладонях и безутешно разрыдалась.
— Я пытался! — начал оправдываться Ласар. — Но Медора ничего не хотела слышать. Говорила о каком-то священном обереге, который якобы спасает ее от боли в самые мучительные мгновения. А напоследок пригрозила, что если я попробую поставить в известность домашних, она откажется от моих услуг. Сами понимаете, я принял ее условия. Так я хотя бы мог наблюдать за ней и хоть чем-то быть ей полезным.
— Пожалуйста, уходите. — Я не узнала собственного голоса, настолько он звучал глухо и отрешенно. — Мне нужно побыть с мамой. Наедине.
— Я буду на погребении и вечером. Ноэ, знайте, я всегда к вашим услугам. Если понадобится моя помощь, только позовите, — сказал он на прощанье. Я машинально кивнула и, поднявшись, пошла к утопающей в ядовито-зеленой листве часовне. Прозрачный саван не скрывал черт умершей, они были такими же, что и при жизни. Казалось, мама лишь уснула на время и скоро по дому снова зазвучит ее бодрый, жизнерадостный голос. Опустившись на колени, я коснулась тонкой ткани. Слезы текли по лицу. Мне было невыносимо тяжело от безвременной потери, от недосказанности слов.
— Почему мы так редко говорим близким людям, как они нам дороги, как мы их любим? — мысленно, а может, и вслух, спрашивала я себя. Мне хотелось попросить у мамы прощенье за мелкие шалости и невольные обиды, что я изредка причиняла ей. Как же мне хотелось повернуть время вспять!
— К чему слова? — прервал мои размышления Эмин. — Она все равно тебя не слышит. Поднявшись с колен, обернулась к брату. Я не слышала, как он вошел, и не могла точно сказать, как долго он за мной наблюдал. Эмин стоял, прислонившись к стене, и с ухмылкой смотрел на меня. Нет, должно быть показалось. Это не ухмылка, которую я так часто видела на его холеном лице, а гримаса боли. Эмин так же, как и я, тоскует по маме. Просто не может выразить своих переживаний. Оторвавшись от каменных плит, брат медленно зашагал по направлению ко мне. Эмин выглядел спокойным. Он всегда мог владеть собой, и сейчас трудно было понять, какие чувства обуревают его — боль, тоска или же смерть близкого человека оставила его равнодушным. Одетый по последней элаирской моде: кюлоты, узкие до колен бархатные штаны, шелковые чулки и в тон им белоснежную сорочку, поверх которой был небрежно накинут черный камзол, брат, как и прежде, выглядел идеально. Высокий, стройный, с тонкими аристократическими чертами и постоянно прищуренными голубыми глазами.
Глаза — это было единственное, что нас роднило. Вот только в его взгляде обычно царило отчуждение и холод, мои же светились теплом и радушием. До сегодняшнего дня. В остальном он был очень похож на отца, я же, как утверждала Квенна, была копией бабушки. Хотя редко кто мог сказать, что мы с Миленой похожи.
— Я послал за тобой после полудня, так как не хотел омрачать церемонию посвящения.
— Мама умерла…
— Этой ночью. Когда служанка вошла в комнату, Медоры уже не было. — Он отвернулся от меня и впился взглядом в старинный гобелен.
Повинуясь мимолетному порыву, я подошла к брату и положила руку ему на плечо. Эмин вздрогнул и отошел.
— Она не должна была умереть, — глухо произнес он. — Не сейчас. Я не стала спрашивать, что брат подразумевал под этим «не сейчас», прекрасно понимая, что он мне все равно не ответит.
— Ноэ, позаботься о гостях этим вечером, — после затянувшейся паузы сказал он. — Теперь ты хозяйка дома и на тебе лежит ответственность за настроение наших друзей. Проследи, чтобы вина и еды было вдоволь. Не дай Всевышний, еще подумают, что мы нищие и не можем позволить себе достойно проститься с матерью. Я не смогла ничего ответить. Просто кивнула в ответ и проводила взглядом до выхода из часовни. Кажется, для Эмина смерть мамы была всего лишь досадным недоразумением, всю ответственность за которое он решил взвалить на мои плечи.
Так и не сумев постичь равнодушия брата, я, в последний раз взглянув на маму, покинула часовню. Впереди нас ожидали тяжелые часы прощания.
Кладбище, где находился склеп нашей семьи, кричало о тоске и боли, которую люди, прощаясь со своими родными, уходя, оставляли на этом месте.
Я смутно помнила саму церемонию прощания, как будто меня там и вовсе не было. Кажется, я потеряла сознание, и меня отнесли в спасительную тень деревьев. Или же все это было бредом больного воображения? Я не понимала, кто или что так ненавидит меня, что посмел забрать самое дорогое, что у меня было. Словно в забытье я спустилась в склеп, который уходил вглубь земли, храня в себе прах давно усопших предков. Здесь веяло сыростью и холодом. Именно сырой, вязкий воздух заставил меня очнуться и вернуться в реальность, которая была нестерпимо ужасной. Я задыхалась, корсет безжалостно сдавливал грудь. Еще немного, и я бы снова рухнула на пол. Только оказавшись наверху, почувствовала, как во мне начинает слабо тлеть искра жизни. Солнце больше не раздражало, заходящие лучи не вызывали ненависти, а свежий ветер угасающего дня приятно ласкал кожу.
Один за другим мимо проходили люди, принося соболезнования и подбадривая, кто ласковым словом, а кто просто печальной улыбкой. Подошел Ласар. Как и несколькими часами ранее, предложил мне руку помощи, от которой я вежливо отказалась. Наверное, я была к нему несправедлива, но почему-то в тот момент я считала его чуть ли не главным виновником маминой смерти. Эмина рядом не было. Брат исчез сразу после похорон, а на то, чтобы задаваться вопросом, где он, сил у меня уже просто не было. Эмин остался верен себе, не желая терпеть неудобства даже в такой скорбный вечер. Тана, Гело и Даян — единственные, кому я была рада. Если я вообще способна испытывать сейчас это чувство.
— Мы останемся с тобой, — стоя у кареты, в которой мне удалось спрятаться от бесчисленных гостей, говорили друзья.
— Вас и так уже заждались, возвращайтесь в школу. — Прочтя в их глазах беззвучный протест, тихо, но твердо добавила: — Уезжайте в Вилланию. Пожалуйста. Пусть хотя бы ваши мечты исполнятся.
И не дождавшись ответа друзей, приказала кучеру трогаться. Стук копыт и скрип колес заглушили последние слова Таны и крики Гело. Выглянув в окно в последний раз, увидела печальное лицо Даяна. Он не проронил ни слова, но я по глазам прочла, как ему сейчас тяжело. Накинув на лицо вуаль, вновь позволила себе разрыдаться.