Врангель
Шрифт:
Советско-польская война в этом случае, возможно, началась бы уже в феврале 1920 года, причем инициатива в открытии боевых действий могла бы принадлежать советской стороне. Не случайно командование Красной армии уже в марте 1920 года, когда определилась победа над Деникиным, начало перебрасывать войска на польский фронт. Пилсудский же смог заключить договор о союзе с Петлюрой только 8 (21) апреля 1920 года, а до этого он вряд ли начал бы генеральное наступление против Советской России.
Исход же боевых действий, вероятно, был бы таким же, как и в действительности, только и поражение красных под Варшавой, и эвакуация Крыма произошли бы на несколько
Нет сомнений, что Врангель в тот момент уже метил в главнокомандующие. Аргументы Сидорина, что Врангель является не подходящей для этой роли фигурой по причине немецкой фамилии и аристократического происхождения, позже активно обыгрывала советская пропаганда. Сидорину, сыну казачьего офицера, была близка аграрная программа, предусматривавшая передачу крестьянам помещичьих земель без выкупа. Врангелю же, тесно связанному с аристократией, претило нарушение священного права частной собственности, почему он и настаивал на выкупе земель, причем далеко не символическом.
Врангель так излагал в мемуарах обстоятельства своего назначения командармом добровольцев:
«Я прибыл в Таганрог 23-го ноября совсем больной. Приступ лихорадки кончился, но слабость была чрезвычайная и разлилась желчь. С вокзала я проехал к генералу Деникину, который принял меня в присутствии начальника штаба. Главнокомандующий сразу приступил к делу:
— Ну-с, прошу вас принять Добровольческую армию.
Я заметил, что в настоящих условиях едва ли смогу оправдать оказываемое мне доверие, что предлагавшиеся мною ранее меры уже являются запоздалыми, что необходимые перегруппировки мы уже сделать не успеем и стратегического узла Харькова нам не удержать. Генерал Деникин перебил меня:
— Да, Харьков, конечно, придется оставить; это все отлично понимают, и оставление Харькова нисколько не может повредить вашей репутации.
Я довольно резко ответил, что забочусь не о своей репутации, а о том, чтобы выполнить то, что от меня требуется, и что не считаю себя вправе взяться за дело, которое невыполнимо.
— Ну, в таком случае всё остается по-прежнему, — с видимым неудовольствием прервал меня Главнокомандующий.
В разговор вмешался генерал Романовский:
— Вашим отказом, Петр Николаевич, вы ставите Главнокомандующего и армию в самое тяжелое положение. Только что закончено сосредоточение нашей конницы в Купянском районе. Вы отлично понимаете, что руководить такой крупной конной массой, кроме вас, никто не может. При этих условиях вы не имеете права отказываться от этого назначения.
Слова генерала Романовского несколько поколебали меня.
— Я прошу разрешения подумать. Во всяком случае, я считаю совершенно необходимым дать мне возможность выбрать своих ближайших помощников, в частности, во главе конницы должен быть поставлен хороший кавалерийский начальник. Пока конной группой руководит генерал Мамонтов, от конницы ничего требовать нельзя.
Генерал Деникин заметил, что замена генерала Мамонтова другим лицом может обидеть донцов. Однако, после возражения моего, что после намеченной Главнокомандующим переброски из Кавказской армии еще одной конной дивизии, в конной группе будет более половины кубанцев, генерал Деникин согласился, в случае принятия мною армии, на замену генерала Мамонтова генералом Улагаем.
Я вернулся к себе в вагон, где застал генерала Шатилова, успевшего побывать в управлении генерал-квартирмейстера и подробно ознакомиться с общей обстановкой».
Оперативная ситуация была такова: фронт белых армий, общей протяженностью около двух тысяч верст, проходил от Царицына на Дубовку и дальше к устью реки Иловли, по правому берегу Дона от Нижней Калитвы на город Волчанок, пересекал железнодорожную линию Купянск — Валуйки у станции Соловей, далее на Богодухов; оттуда линия фронта проходила к югу от городов Зенькова и Гадяча на станцию Гребенка и южнее городов Остера и Козенца на Бердичев, оставляя Киевский узел в руках белых; еще дальше линия фронта шла на Старо-Константинов и Проскуров и, не доходя последнего пункта, спускалась к югу, проходя восточнее городов Гусятина и Каменец-Подольского на Могилев-Подольский и Тирасполь, и упиралась в Черное море между Одессой и Аккерманом. В боевом составе Вооруженных сил Юга России числилось около ста тысяч человек; кроме того, в распоряжении главнокомандующего имелось еще около тридцати тысяч человек пополнений. По оценке Врангеля, силы красных на всем фронте против Вооруженных сил Юга России составляли около 170–180 тысяч штыков и сабель при семи-восьми сотнях орудий, а Добровольческой армии противостояли примерно 51 тысяча штыков, семь тысяч сабель и 205 орудий.
Теснимая 13-й и 14-й советскими армиями с фронта и охватываемая конной группой Буденного с правого фланга, Добровольческая армия под угрозой глубокого охвата конной массой противника на протяжении трехсот верст беспрерывно катилась назад.
Штабы Врангеля и Деникина значительно переоценивали свои силы, хотя несколько завышали и общую численность красных. В действительности в составе Вооруженных сил Юга России состояло гораздо меньше штыков и сабель, чем числилось на бумаге. Реально к 27 ноября (10 декабря) они насчитывали не более пятидесяти тысяч штыков и сабель против 125–130 тысяч у красных, причем боеспособных пополнений в белом тылу в тот момент не было.
Добровольческая армия в тот момент имела 3600 штыков и 4700 сабель. Еще 300 солдат находились на формировании в тылу. Единственной боеспособной частью в тылу был корпус генерала Я. А. Слащева, действовавший против Махно. Но он насчитывал не более четырех тысяч бойцов и был связан боями с более многочисленными отрядами махновцев. Оценка Врангелем количества красноармейцев, противостоявших Добровольческой армии, вероятно, близка к действительности. Это означает общий перевес на советской стороне в соотношении 6,7:1. В штабе главнокомандующего все надежды возлагались на конную группу. Кубанские и терские части, ведшие в течение многих месяцев беспрерывные бои и получавшие лишь ничтожные пополнения, сильно пострадали; зато донские полки были совершенно свежими, большой численности и имели прекрасный конский состав. В штабе, видимо, еще надеялись, что удачными действиями конницы дело можно исправить, нанеся противнику один сокрушительный удар, вырвать у него из рук инициативу. Но на чем была основана надежда Деникина и Врангеля, непонятно, ведь даже в кавалерии красные имели превосходство в полтора раза.
Деникину и Романовскому пришлось еще целых два дня уговаривать Врангеля принять командование Добровольческой армией. Петр Николаевич так описывает эти переговоры:
«Генерал Романовский стал убеждать меня дать согласие на принятие предложенного мне назначения.
— Я сейчас уезжаю в Ростов. Позвольте мне, Петр Николаевич, перед отъездом успокоить Главнокомандующего. Ваш отказ ставит нас в почти безвыходное положение. Генерал Май-Маевский с делом окончательно справиться не может…