Врата небесные
Шрифт:
Я целыми днями просиживал на корточках, отыскивая турмалин и кварц. Восхищенный, придавал им форму жемчужин, подвешивал их на шнурок: умиротворяющий черный турмалин должен был приглушать мое нетерпение соединиться с Нурой, а розовый кварц – поддерживать мою страсть.
Однажды утром Нура объявила мне:
– Завтра.
Я непонимающе посмотрел на нее. Она ослепительно улыбнулась:
– Завтра ты спустишься к постоялому двору. Мы будем жить там вместе.
Остолбенев от радости, я только и смог промямлить:
– Почему не нынче вечером?
Она хихикнула и удивилась:
– Ты решил поторговаться, Ноам? Тогда почему не послезавтра?
Я поцеловал ей руки:
– Завтра будет прекрасно!
Помахав мне на прощание, она пустилась вниз по тропинке в долину и на ходу бросила:
– Жду тебя завтра на рассвете, любимый.
Я ощутил невероятное облегчение. Долгие месяцы, пока Нура регулярно наносила визиты ко мне в пещеру, я подвергался испытанию: она оценивала, достоин ли я быть рядом с ней, она меня тарировала, взвешивала, сравнивала. И наконец я одержал победу!
Взбудораженный и счастливый, я ощущал внутри себя бурление такой силы, что, желая дать ей выход, принялся безостановочно плавать, бегать и плясать. Но что поделаешь, ни одно упражнение не доводило меня до изнеможения! Жизненные соки с ликованием кипели в моих чреслах, плечах, шее и висках – я уже не владел собой.
У меня возникла идея: глаза лани! Если уж я покидаю этот рай земной, то отмечу прощание с ним специальным действом: глазами лани!
С самого начала моего пребывания здесь я заметил их возвышающиеся над моей головой длинные стебли. Есть эти населенные Демоном отравителем темные лиловатые ягоды считалось опасным. Раскусив одну, люди умирали ужасной смертью; грызуны хоть и заболевали, но отделывались легче; одни только улитки и птицы переносили их, однако дети погибали, если съедали полакомившихся этой ягодой улиток или птиц. Растение прозвали «глазами лани» по двум причинам: его черный круглый и блестящий плод напоминал орган зрения лани; а от съеденной ягоды зрачок расширялся, сливаясь в единое целое с потемневшей роговицей, глаз становился блестящим и манящим – как глаз лани [9] .
9
Настоящее название глаз лани – «белладонна», что означает приблизительно то же самое. В эпоху Возрождения изысканные итальянки действительно использовали сок этого растения, чтобы привлекать. Поскольку содержащийся в нем атропин расширяет зрачок и делает глаз черным, глубоким – глазом лани (у всех нас такой в момент оргазма), – они вводили себе несколько капель под веки или накладывали компресс, становясь таким способом неотразимыми «прекрасными дамами», bella donna по-итальянски. Впрочем, благодаря своим психотропным свойствам, белладонна делала их не только прекрасными, но и игривыми. Увы, чрезмерное употребление белладонны лишало их разума, то есть убивало. Кокетки во все времена флиртовали со смертью.
Со свойствами этой ягоды меня познакомил Тибор, более сведущий, чем его современники. Если ее поглощение отравляло, вызывало тошноту, рвоту, учащение сердечного ритма, затруднение дыхания и судороги, то при соприкосновении со слизистой она становилась волшебным зельем. «Губы, анус, вульва», – твердил мне Тибор, коллекционировавший фасилитаторы – средства, ускорявшие и облегчавшие общение с Духами, в частности, мак и коноплю [10] , зависимость от которых он приобрел, а потому запретил их употреблять. Впрочем, я получил право на глаза лани в его обществе, под ивой на берегу Озера. Мы едва коснулись губами мякоти ягоды, и нас наполнили восхитительные галлюцинации: различные природные стихии плясали, напевали и нашептывали нам свои тайны…
10
Каковые содержат, соответственно, опиум и каннабис.
В последний раз слиться с этим пейзажем, который я скоро покину, – вот чего я желал.
Тщательно отобрав десяток ягод, я опустился на колени посреди каменистого отрога. Он возвышался над зеленой долиной, открывая вид на соседние горы и лазурный простор небес: идеальное место, чтобы воспринимать видения.
Я раздавил ягоду, смазал ее мякотью нижнюю губу и подождал.
Возможно, я слишком спешил? Мне показалось, что эффект задерживается. Что его не будет.
Я сделал то же со второй ягодой и потер ее мякотью верхнюю губу. И вновь, хотя я внимательно следил за тем, что делается внутри и вокруг меня, ничего не произошло.
Я в растерянности взирал на собранные мною сочные шарики. Неужели я ошибся? Перепутал с черникой? Я раскусил одну ягоду. Брызнувшее из нее хмельное, сладковатое вещество не имело ничего общего с черникой; это меня успокоило. Я машинально проглотил его.
По-прежнему ничего.
Меня посетило предположение: а что, если бессмертие изменило меня? Наверняка мне требовалась более крупная доза. Ведь не сдохну же я… Не раздумывая, я заглотил всю горсть ягод. Никакой реакции. Фасилитаторы Тибора больше не действовали на меня…
Спустя несколько мгновений меня сотрясла судорога. Спазмы терзали желудок. Я попытался вызвать рвоту. Слишком поздно! Глаза лани уже завладели мною.
Я опрокинулся на спину, сердце бешено колотилось, кожа мгновенно пересохла, мне не хватало воздуха, не удавалось сглотнуть… и начались галлюцинации.
Не стану рассказывать о дальнейшем, потому что моя память мало что сохранила, и эти клочья воспоминаний вызывают у меня отвращение или ужас.
Недомогание длилось три дня. Три дня, в течение которых я не мог покинуть каменистый отрог – поначалу не в силах шевельнуться, а затем пребывая в прострации. Три дня, когда тревога сменялась весельем, страх – молодечеством, а исступление – негой и сладострастием. Три дня, когда я пребывал бесконтрольным, не контролирующим себя и неконтролируемым.
Где-то глубоко во мне какой-то сохраняющий сознание беспомощный орган отсчитывал зори, сумерки и ночи и напоминал о том, что меня ждет Нура. Однако мое тело, весившее больше, чем бронзовая статуя на гранитном постаменте, было неспособно приподнять ногу, палец или веко.
Под конец третьего дня мне, с ног до головы покрытому блевотиной и экскрементами, удалось присесть. Однако очередная сонливость свалила меня.
На рассвете я встал.
Умылся в горной реке. Добавившийся к изнурению стыд делал мои движения неловкими. И все же мне удалось придать себе подобающий вид, и я помчался в долину.
Передо мной появилась соломенная крыша. При виде постоялого двора меня обуяла радость и, подобно волне, омывающей камень, унесла мрачные мысли.
– Нура!
Я приближался к деревянному дому.
– Нура! Я пришел!
Спеша обнять ее, я ускорил шаг и рванул дверь.
– Нура!
Комната была пуста.
Меня охватили худшие опасения. Я принялся рыскать по углам и закоулкам, шарил за дверными занавесами и тростниковыми перегородками. Ни платьев, ни обуви, ни украшений. Ни благовоний, ни притираний. Ни дорожного сундука. Никаких следов.
Нура ушла.
Когда я покинул постоялый двор, солнце хлестнуло меня по щекам, от жары едва не плавились мозги. Права была Нура, что сбежала от меня! Можно ли упрекать ее за это? Она ждала меня, а я принял наркотик, обмарался, утратил связь с действительностью и пропустил наше свидание. Так что теперь по справедливости платил за свое падение.
Силы оставили мое вялое покачивающееся тело. Вокруг меня благоденствовала равнодушная природа, струились ручьи и подмигивали небесной лазури, радостно щебеча на все лады, порхали птицы, по поросшим густой травой склонам проносились дикие лошади.