Врата Победы: Ленинград-43. Сумерки богов. Врата Победы
Шрифт:
И тут выстрел, совсем рядом. Ё-мое, у Насти в муфте пистолетик был, совсем крохотный – но один из гопников с воем валится наземь, остальные замирают, бросают ножи. Сзади слышен топот, и через минуту подбегают двое парней, одеты в здешнее штатское (то есть в военной форме без погон), в темпе укладывают оставшихся разбойников мордами вниз, обыскивают – ну да, у двоих были ножи, а у подраненного ТТ. Затем один обращается к Насте: «Товарищ младший лейтенант госбезопасности», – и просит разрешения сбегать на какой-то «маяк» тут рядом и вызвать по телефону патруль, этих забрать. А кто-то из лежащих грабителей шипит соседу: «Я ж говорил, «стервочка», ты не поверил, теперь всем Норлаг».
Ну, Лазарева, ну стерва! Оказывается, она тут целую команду успела набрать как Настя, действительно студентка-ленинградка, и повоевать успела, но «Родина желает поручить вам важное задание»… Общую беседу наш главный охранитель комиссар ГБ Кириллов проводил, а Анечка после ставила задачу конкретно. Это что ж выходит, у нее по каждому из нас записано, кому какие нравятся – брюнетки, блондинки, худенькие, полные, высокие, маленькие, и что там еще? А то вспоминаю сейчас, что кроме Насти со мной и другие внешне похожие как бы по делу пересекались, а после вдруг куда-то пропали!
– Так, Сергей Николаевич, не было приказа! Товарищ Лазарева так и сказала: «Присмотрись, если он тебе не понравится, неволить не будем, другую найдем». Я ж не какая-то… Сергей Николаевич, мне нравилось с вами, честно!
Тьфу! Мы ж теперь секретоносители сверхуровня, под нас ввели ОГВ – «особой государственной важности», выше чем «сов. секретно». И теперь вопрос: можно мне здесь познакомиться, чтобы девушка была красивая, умная, добрая, любящая – и не из ГБ? А то рехнуться можно, что скажешь слово не подумав – и загремишь в солнечный Магадан? Это сейчас мы такие незаменимые, а лет через десять? Да и мало ли кто после Сталина и Берии придет! И Кириллов тоже не вечен – мало ли кого и с какой паранойей на этот пост завтра назначат? А главное, ну какая же это любовь – по приказу, ко всем чертям!
А она лишь плачет. И говорит, что если я захочу, она уйдет, и я больше никогда ее не увижу, ну если только ту, кто следующей будет, тоже прогоню. Тогда Лазарева, может быть, разрешит ей снова попробовать. «А вы, Сергей Николаевич, такой интересный, умный», – и дальше лепет, что она готова мне обед готовить, и стирать, и убирать. А я, как старый циник, думаю: она что, в самом деле влюбилась? Это в меня-то – и староват уже, за сороковник, и ростом не вышел, и лицом не Киркоров – или ей за провал от Лазаревой такое обещано, что проще на колени встать и на всё соглашаться?
Да, теперь окончательно ясно, отчего наш командир Петрович и «жандарм» меж собой Анечкину команду «в/ч Дом-2» называют. Ксюша-телеведущая, узнав, от зависти удавится – здесь ведь играют всерьез! И что мне с этим делать?
А, к чертям! С Курчатовым вроде закончили, через пару-тройку дней уходим в Полярный. И ночевать мне безвылазно на борту до отхода – ну кому я поручу всё проверить, самому спокойнее! Так Насте и скажу – пусть ждет, пока вернусь, если ей охота. И у меня время будет подумать.
Война ведь идет. И стрелку истории мы так перевели, что дальше с нами будет, одному богу – и товарищу Сталину – известно.
А в это время в Кремле
…горело ярким светом окно. И москвичи говорили, что как раз там в своем кабинете сидит сам товарищ Сталин и размышляет, что сделать для Победы. И конечно же, чтобы жизнь всех советских людей стала еще лучше, счастливее и веселее.
Когда об этом доложили самому Сталину, он лишь усмехнулся в усы и сказал: «Пусть верят». И велел не гасить в той комнате свет до утра. Хотя и в самом деле очень часто засиживался допоздна в кабинете. И мог при этом позвонить по «вертушке» любому из наркомов – отчего уже в знакомой нам истории среди сотрудников центрального аппарата в Москве еще долго после его смерти считалось дурным тоном приходить на работу раньше десяти-одиннадцати, привыкнуть уходить в шесть было куда легче.
Окна кабинета Сталина выходили вовсе не наружу, а в кремлевский двор. И люди из двадцать первого века правильно предположили бы, что это сделано ради безопасности, чтобы нельзя было выстрелить сюда издали – но не из снайперской винтовки, а из пушки. Ведь РККА была детищем Троцкого, многие красные командиры – герои Гражданской, были его выдвиженцами, как комбриг Шмидт, который прямо на съезде за шашку хватался, с матерной бранью грозя «этой собаке Сталину уши отрезать», а сколько было тех, кто думал так же? «Вы не посмеете, не решитесь нас расстрелять – а мы вас посмеем», – так сказал не он, Сталин, а Троцкий, перед самой высылкой – эх, добрыми были, если бы тогда одного его сразу, может, после и врагов было бы поменьше?
Это у древних китайцев было – что официальную летопись свершений правителя записывали уже после его смерти. Что ж, товарищ Сталин оценил уникальность ситуации – держать и перечитывать посмертную оценку потомками себя и своих деяний. Он был равнодушен к брани: собака лает, караван идет. Но ему было невыразимо больно видеть, что его наследники сделали со страной, с его делом, ради которого он не жалел ни себя, ни других. Мы служилые люди, мы – тягло. Мы уйдем – держава останется. И всё пошло прахом!
И сам он непростительно расслабился. Решил после Победы, что всё самое главное уже сделано, дальше пойдет по накатанной колее и законам исторического материализма. Расслабился, старый дурак; и ладно бы только свою жизнь прозевал, если не врет протокол, что отравили меня, – Никитку прозевал, который всё в трубу спустит, целый заговор прозевал, бдительность утратил. А настоящая битва, оказывается, победой в этой войне лишь начинается! Ну, теперь не дождетесь!
Кадры у нас решают всё! На Лаврентия положиться можно – к моей смерти он непричастен (иначе его бы в этом и обвинили, а не в английском шпионаже), и понимает теперь, что надолго меня не переживет. И Первым ему не быть – дров наломает со своими нацзакидонами как бы не хуже Никитки. Хотя, кажется, сейчас он хорошо понял, что будет, если национальным элитам дать волю. И как там написано, уже тяготился мной, боясь, что станет ненужным, и… Так не будешь ты ненужным, наш «самый эффективный менеджер», и атомный проект Бомбой не завершится, нужен будет еще атомный флот, а еще реактивная авиация, компьютеры, космос – так что дело тебе найдем. И сам Лаврентий это тоже понял, после откровенного и местами неприятного разговора. Он нужен мне. Так же, как я ему. Вот только, если я что-то понимаю в людях, все те, из «особого списка», кто в событиях июня пятьдесят третьего принял активное участие, у него под прицелом – и если я умру, все они проживут очень недолго. А там и кое-кто полезный для дела есть, жалко.
Настоящая война начнется после Победы? Она уже начинается! Если понимать под ней игру против нас наших пока еще союзников. Что их министры говорили Молотову – наше продвижение в Европу беспокоит их больше разгрома рейха! Твердят о дружбе, о союзнических обязательствах против общего врага – а сами готовы предать, как предавали всегда. Джентльмен ведь всегда хозяин своего слова – хочу даю, хочу беру обратно!
Сначала предали Чехословакию – интересно, отчего те, кто там, в будущем, кричат о преступности Пакта тридцать девятого года, молчат про Мюнхен? Затем предали Польшу, пообещав, но не вступив в бой. Потому что им было надо, чтобы Германия бросилась на СССР, ну а после… Представим, что получилось бы, и Гитлер напал бы на нас не в сорок первом, а в сентябре тридцать девятого?