Врата в Сатурн
Шрифт:
Мне давненько не случалось бывать на «Гагарине» – и я был немало удивлён произошедшими здесь переменами. И начались они с пассажирского шлюза, с которого и гостя знакомство с орбитальной станцией – «с вешалки», как сказали бы завзятые театралы. Гибкий переходной рукав заменила раздвижная металлическая труба с протянутым вдоль неё движущимся тросиком; буксируя за собой багаж (здесь, как и во всех отсеках внешнего, служебного кольца станции царила невесомость), я попал во входную камеру, откуда по короткому коридору проследовал к «лифту». Так называются подвижные секции шлюза, с помощью которых обитатели «Гагарина» перебираются с внешнего кольца на среднее, «жилое», где благодаря вращению, наличествуют вполне комфортные шесть десятых земной силы тяжести. Я подтянулся по поручням к «полу», закрепил башмаки
Раньше новоприбывшие снимали гермокостюмы прямо здесь, после чего, оставив их на стеллажах и прихватив свою поклажу, покидали шлюзовой отсек. По новому же регламенту гермокостюмы следовало снимать только в каютах, а сняв, укладывать в специальные ящики под койками, называемые «рундуками». Для ручной клади предназначались лёгкие тележки на резиновых колёсиках – точь-в точь как те, что в моё время были в супермаркетах. Я погрузил в такую тележку свой чемодан, кейс жизнеобеспечения, предварительно отсоединённый от плечевых разъёмов «Скворца», пристроил сверху шлем – и покатил по кольцевому коридору. По дороге меня то и дело обгоняли парни и девушки в спортивных костюмах – они бежали по специально выделенной дорожке, идущей вдоль одной из стен. Направление для бега указывали большие жёлтые стрелы, нанесённые на пластиковое покрытие пола, и пешеходы старались не заступать на «беговую дорожку». Впрочем, места здесь хватало, что для людей, что для тележек – я то и дело здоровался со знакомыми, обменивался короткими репликами и шагал себе дальше, к пятой жилой секции, где для меня была выделена каюта.
Вообще-то я не собирался задерживаться на «Гагарине», однако уже на «батутодроме», перед самым отправлением на орбиту, мне сообщили об изменениях в графике. Прибытие межорбитального грузовика «Тихо Браге», на котором я должен был отправиться на окололунную «Звезду КЭЦ», и далее, к висящей над поверхностью нашего спутника «Заре», задерживалось, и в ожидании его появления мне предстояло провести на станции не меньше сорока часов. Можно, было, конечно, задержаться на Земле – пассажирские лихтеры летали на «Гагарин» по три раза в сутки, но я, взвесив все соображения, решил перелёт на орбиту не откладывать. Я уже долго сидел на Земле – и хотел, прежде чем оказаться на «Заре» и приступить к исполнению своих обязанностей, восстановить прежние навыки. Даже не восстановить, никуда деться они, конечно, не успели – просто вдохнуть кондиционированный воздух, ощутить лёгкость в теле (следствие ослабленной силы тяжести), впитать звуковой фон, наличествующий на любом космическом объекте – шуршание вентиляции, пощёлкивание скрытых за обшивкой реле, электронные писки, скрип резиновых подошв по пластиковому покрытию палубы. Словом – окунуться в атмосферу, которая будет окружать меня всё то время (недели? месяцы?), что продлится спасательная экспедиция.
Каюта оказалась двухместной, но когда я открыл дверь при помощи выданной мне в шлюзе магнитной карточки-ключа, там никого не было. На одной из коек лежал чемодан – в точности как мой, из серебристо-голубого пластика, с эмблемой Проекта. Наклейка с именем владельца отсутствовала, вещи, способные пролить свет на личность соседа по каюте тоже. Я стащил «Скворец», упаковал его в подкоечный рундук и полез в душ. Не то, чтобы я так уж устал после перелёта, – с чего уставать, если длился он меньше, чем дорога от дома до «батутодрома»? – сказывалась приобретённая ещё в «той, прошлой» жизни привычка. Тем более, что душ в каютах «Гагарина» был устроен по последнему слову внеземельной сантехники, мало чем уступая самым продвинутым душевым кабинкам двадцать первого века. Здесь был даже набор из двух с чем-то десятков программ – опция, немыслимая в лучших отелях!
Я вволю понаслаждался струями воды – то горячими, то холодными, то бьющими со всех сторон, то непредсказуемо меняющими направление, становясь то хлёстко-жёсткими, то нежными, как дуновение весеннего ветерка. Ветерок, кстати, тоже был – в виде сушилки, обдувающей «клиента» потоками тёплого воздуха. Я дождался, когда последние капельки на коже высохнут, выбрался из кабинки и натянул на себя «гагаринский» комбинезон. Пара таких отыскалась в шкафчике над койкой, и я с удовольствием обнаружил на груди табличку с собственной фамилией. Сосед так и не появился; тогда я разложил извлечённые из чемодана вещи, достал из особого кармашка пачку гибких дисков, плоский ящичек персональной ЖВМ – и, устроившись за столиком и подключил её к станционной сети.
Для начала я зашёл на информационный портал «Гагарина» (здесь это называется «локальный информ-центр», но наедине с самим собой я предпочитал более привычную терминологию) и просмотрел данные о прибытии и отбытии орбитальных кораблей. «Тихо Браге» ожидался только спустя тридцать семь часов – в причинах запоздания были указана неисправность блока маневровых двигателей. Что ж, дело житейское – я пожелал успеха ремонтникам со «Звезды КЭЦ», где застрял аварийный транспорт, и вставил в щель дисковода первый диск.
Одно из преимуществ здешних примитивных (по моим меркам конечно) информационных технологий – это то, что можно не опасаться оставить нежелательные следы, как в местной локальной сети, так и на жёстком диске персоналки. Связь с «информ-центром» вообще была односторонней – если не считать возможности отправлять сообщения обитателям других кают. Что до жёсткого диска, то я давно выяснил, в каких именно директориях хранятся временные файлы, и удалить их не составляло никакого труда. Нет, возможно, и есть специалисты, способные восстановить стёртую информацию – но вообразить, что кто-нибудь будет заниматься подобной слежкой за обитателями станции, я никак не мог. А потому – открыл файл, озаглавленный «DNEVNIK 3» и принялся за работу.
Из записок
Алексея Монахова
«…Дожив до вполне солидного возраста в сорок с чем-то лет, я в который уже раз пересмотрел свою любимую «Москву-Кассиопею» – и вдруг подумал: а что, если мы всё это время неверно интерпретировали события фильма? А именно – ту самую сцену, где Середа и Мишка Козелков беседуют на лестничной клетке с И.О.О.
Ребята обсуждают, что ошиблись, повелись на передачу в «Пионерской зорьке», приняв её за сообщение о подготовке к «всамделишней» космической экспедиции, и тут… За окном, в ночном небе вспыхивают огни салюта, Середа спрашивает: «в чём дело, вроде, сегодня не праздник?» И, прежде, чем собеседник успевает, придумать подходящее объяснение, возникает ниоткуда герой Смоктуновского, и с этого, собственно, и начинается в фильме фантастика – потому как всё, что происходило раньше, вполне вписывается в тогдашнюю советскую действительность. То есть, можно сделать вывод: салют был знаком, что герои фильма перенеслись чудесным образом в параллельную реальность – а может и в собственные чудом воплотившиеся мечты, – и все дальнейшие события развивались уже там.
Помните, за миг до салюта Середа сказал: «Эх, если бы сейчас.»? Вот это «…если бы сейчас» и случилось, причём в точности, как они хотели: и разработку проекта звездолёта поручили Середе, и экипаж позволили набрать из друзей по школе. И даже явно фантастические сущности на самой «Заре» – вроде коробочки смыслоуловителя, искусственной гравитации, достигаемой де всяких вращающихся бубликов, отсека «Сюрприз» с возникающими ниоткуда уголками Земли и собственными квартирами космонавтов. И даже долгие годы, по прошествии которых ребята должны были прибыть к иели «в расцвете жизненных и творческих сил, в возрасте примерно сорока лет», чудесным образом свелись к двум-трём неделям полёта…
Можно и дальше развить эту мысль, представив, что после заключительной сцены, когда И.О.О. вручает героям листок с надписью «Не пора ли домой?», Середа и Козелков вернутся в тот самый момент на ту самую лестничную клетку, но уже без ИОО и даже без салюта… Но… зачем портить сказку, сводя её, по сути, к сюжету «Большого космического путешествия», только в воображаемом формате?
Так вот: а что, если и я угодил в такую же вымышленную реальность? Ведь она словно слеплена по моим фантазиям – тут и «Звёздные Врата», и лунные приключения почти по лемовскому «Пилоту Пирксу», и Артек и даже «Москва-Кассиопея»! Романтические отношения – и те и возникли с местной реинкарнацией Юльки Сорокиной, которая из всех девочек, входящих в экипаж «Зари», всегда нравилась мне больше других, и уж тем более, заносчивой и недалёкой Кутейщиковой.