Врата Войны
Шрифт:
И только повиснув на стропах, я позволил себя оглянуться вокруг — и похолодел. Оказывается, моя «Штука» была не единственной сбитой в этой атаке машиной. Четыре самолета, оставляя за собой жирные хвосты дыма, стремительно неслись к земле. Вместе с моим это будет уже пять самолетов. Вот в небе блеснула сильнейшая багровая вспышка — и на месте гибели еще одного пикировщика расплылось жирное черное облако. Шестой… Очевидно, он подорвался на собственной бомбе, в которую попал русский снаряд. Сразу после этого русские зенитчики свалили седьмой пикировщик — и тут мои парни, оставшиеся без командира, отказались от атаки и вспугнутыми воронами заложили вираж большого радиуса, стремясь оставаться вне досягаемости зенитных пушек. Но прежде чем им удалось это сделать, еще одна, восьмая, «Штука» задымила и неуверенно пошла на снижение. Может, сядет на вынужденную, а может, и разобьется вдребезги. Никогда
Но это было еще не все. Не успел я погасить купол, освободиться от парашюта и выпрямиться во весть рост, чтобы оглядеться в какую сторону бежать, как русские показали мне еще одно из своих страшных чудес, как будто мало нам было зенитных пушек на каждом танке. Прямо на моих глазах русский солдат вскинул на плечо что-то вроде толстой трубы, которая мгновение спустя полыхнула огнем и дымом стартовавшего ракетного снаряда, который, оставляя за собой белый хвост, унесся по направлению к нашим самолетам. Следом за первым снарядом, откуда-то в стороне стартовал второй, но что там было дальше, я уже не в курсе, потому что, пока я засматривался на их полет, набежали русские солдаты, повалили меня лицом в землю, обезоружили и связали руки за спиной.
И тут, когда я понял, что натворил, меня резанула отчаянная мысль — это надо же было так глупо попасть в русский плен. Уж лучше бы я сгорел вместе с бомбардировщиком и моим бортовым стрелком-радистом фельдфебелем Вильгельмом Кнорфом, вечная ему память. А вот мне предстоит испытать на себе всю злобную ярость русских унтерменшей, мстящих немецким летчикам за бомбовые удары по их городам.
Тогда же и там же. лейтенант РККА Виктор Петрович Ростовцев
Потомки оказались в общении людьми вполне приятными — раненых, в том числе и майора Маркина, отправили в свой госпиталь, а меня и остальных бойцов, оставшихся при их батальоне, поставили на довольствие, то есть накормили и поделились боеприпасами. Оказалось, что патроны от их спаренных с пушками танковых пулеметов прекрасно подходят к нашим «Мосинкам» и пехотному «Дегтярю». Правда, пулеметчику и его второму номеру сказали не маяться дурью и торжественно вручили… немецкий тридцать четвертый МГач, который подобрали на месте расстрела штабной колонны. Мол, и машинка эта понадежнее, и бой у нее приличней, к тому же она совмещает в себе свойства ручного и станкового пулемета. В итоге пулеметчика и его второго номера усадили за изучение матчасти, а остальных бойцов под моей командой майор Потапов послал к разгромленной штабной колонне собирать для пулемета патроны из подсумков убитых немцев. Тем боеприпасы уже не нужны, а нам еще пригодятся. Единственное, чего я не стал делать, так это передавать их командованию знамя нашего полка. Ведь у них пусть и дружественная, но другая армия — и передавать ее командованию наше боевое знамя запрещено категорически.
Но не успели мы приступить к сбору патронов на месте погрома учиненного немецкой штабной колонне, как на горизонте с северной стороны плотной формацией появилось три девятки немецких одномоторных пикировщиков, которые народ за неубирающиеся колеса в обтекателях, похожих на лапти, прозвал «лаптежниками». Нет ничего хуже, чем эта мерзкая летучая дрянь, потому что своими бомбами эти гады кидаются прицельно и очень точно. Но товарищи потомки не стали паниковать и теряться, как это обычно бывает при налете в наших войсках. Вместо этого их танки и боевые машины пехоты открыли по пикирующим «лаптежникам» огонь из всех своих автоматических пушек и пулеметов, которые в данный момент могли стрелять. Получилось весьма поучительно. При такой плотности заградительного огня* пикировщики вспыхивали и взрывались один за другим, и ни один вражеский самолет не мог даже приблизиться к рубежу сброса бомб. Наконец, после восьмого или девятого** сбитого самолета, немецким летчикам все это надоело, и они решили пролететь дальше на юг вдоль дороги — наверное, чтобы найти себе более безопасные в смысле противодействия цели. Но бойцы потомков выпустили в сторону уцелевших самолетов несколько самонаводящихся зенитных реактивных снарядов, которые все попали в свои цели — после чего немцы развернулись и, облетев нас по большому кругу, сбросили бомбы на лес и удалились в сторону своего аэродрома. Налет был окончен, и, к моему величайшему удивлению, у нас обошлось почти без потерь. Почти — это потому, что один из молодых бойцов моего взвода, пришедший к нам с пополнением в начале августа, спрыгивая в противовоздушную щель, умудрился подвернуть себе ногу и теперь страдал от ужасной боли и стыда. Но это кому как повезет — кто-то за всю войну может не получить ни одной царапины, а кого-то вражеская пуля убивает как только увидит.
Примечание авторов:
* и хоть атакующие пикировщики прицельным огнем сбивали «Тунгуски», БМП-2 все равно открывали заградительный огонь. Делалось это для того, чтобы немцы не получили подсказки, какие из самоходных установок внизу являются самыми опасными врагами для бомбоштурмовой авиации и не начали бы целенаправленно охотиться на «Тунгуски».
** ну, добавил лейтенант пару лишних сбитых машин в свой личный подсчет. Ничего страшного, дело житейское! Нигде так не врут как на войне и на охоте.
21 апреля 2018 года, 08:05. Брянская область, райцентр Унеча, ул. Совхозная 12А, гостиница Уют.
Патриотическая журналистка Марина Андреевна Максимова.
Как поется в известной песне, «только прилетели, сразу сели» — в смысле, сразу по прилету в Унечу нас запихали в гостиницу «Уют» на Совхозной улице в доме номер 12А. Обычная сельская гостиница, на уровне неплохой студенческой общаги. В номере на четверых — четыре кровати, шкаф, тумбочка с маленьким телевизором и закуток совмещенного санузла: душ и туалет. Экономия, так сказать, пространства. По сравнению с землянкой где-нибудь в лесу (фронтовая романтика) — и в самом деле вершина комфорта и уюта: сухо, тепло, светло и на голову не каплет, а по сравнению с нормальными гостиничными условиями, к которым я привыкла в поездках по крупным городам, это настоящее убожество. Нет, тут наверняка есть гостиницы и поприличнее, но они не для таких мелких сошек, как мы. Я представляю, сколько сюда сейчас приехало самого разного народа. В гостиницах (и вообще в частном секторе), наверное, плюнуть некуда. Быть может, нас еще неплохо устроили?
Но мы девочки не привередливые, и к тому же сильно уставшие — а посему, пожелав друг другу спокойной ночи, быстренько разделись и улеглись спать. Хорошо, что ни у одной из моих временных соседок не было дурных ночных привычек — то есть, никто из них во сне оглушительно не храпел и не портил воздух. Так что ночь прошла спокойно, правда, уже под утро нас разбудили отдаленные звуки перестрелки. Стреляли где-то на окраине города, и сперва мы, девочки, встревожились, даже, честно сказать, перепугались, но после пары несильных взрывов перестрелка прекратилась так же быстро, как и началась, и за окнами нашего номера снова стало тихо. Благословив вторгнувшихся к нам в Россию фашистов тихим незлым проклятием, мы выкурили по сигарете, выключили свет и снова постарались заснуть. Не знаю, как у остальных, но у меня это получилось.
Уже утром мы узнали, что это патруль Росгвардии, контролировавшей окрестности Унечи, обнаружил и уничтожил небольшую группу бродивших по окрестностям немецких окруженцев. Такие мелкие группы, после уничтожения основной немецкой группировки расползшиеся вокруг бывшего плацдарма, обычно получают только одно предложение сдаться в плен и минуту на размышление. В противном случае, то есть при отказе от капитуляции, их просто уничтожают, не заморачиваясь никакими правами человека и прочими благоглупостями. Поддерживаю эту практику двумя руками. Этих немцев вообще не должно быть на нашей земле. А о гуманизме мы поговорим потом, когда высохнут наши собственные слезы по убитым женщинам и детям.
Проснувшись и быстро умывшись, мы всей нашей теплой компанией пошли искать, где тут можно заморить червячка, для чего задали несколько вопросов полицейскому, стоявшему на посту возле гостиницы. Как местный житель, он должен знать где тут можно недорого поесть. Ну, он нас и послал. В смысле не туда, куда вы подумали, а в кафе, объяснив, как к нему пройти. Попутно я мысленно матюкнула тех, кто переименовал милицию в полицию. Это же надо было так сильно испортить карму нашим защитникам правопорядка — произносишь «полицай», и видишь перед собой изменника Родины. Чтоб тем, кто до этого додумался, приснился Лаврентий Берия с маузером Дзержинского в одной руке и кавказским кинжалом в другой!
Выслушав указания постового, мы пошли вдоль по улице, попутно оглядываясь по сторонам, и минут через десять неспешной ходьбы пришли туда, куда хотели. Если дорогие рестораны называют храмами желудка, то это фастфуд был чем-то вроде капища, битком набитого питающимися. Тут были и наши коллеги, и волонтеры, и медики из соседней больницы, которых сюда на усиление прислали из соседних районов. А за соседним столиком какие-то люди ученого вида, потребляя на завтрак беляши с кофе и яичницу, рассуждали о пространственных свертках и внутренней кривизне трехмерного пространства. Думаю, что где-то в этой толпе были и психологи, и экологи и еще, быть может, более экзотические специалисты.