Врата жизни
Шрифт:
Такова природа любви: она порождает боль и дает ей развитие. Если препятствия носят объективный характер, она превращает их в нечто чрезвычайное, преувеличивая до катастрофического масштаба. Но если на пути любви нет никаких трудностей, она придумывает их. Любовь – самое серьезное потрясение в человеческой жизни, на ее фоне все превращается в тени или подобия настоящих чувств, сметая на своем пути все и пренебрегая другими ценностями. На протяжении двух лет на севере тревоги в душе Гарольда спали, однако старая любовь мгновенно проснулась и запустила когти в его сердце при первых звуках голоса возлюбленной. Вся прежняя боль, все мучения вернулись с новой силой. Он никогда не верил по-настоящему в сказанное ею тогда, в буковой роще. Новое решение
Утром того дня, когда в гости к Стивен прибыла миссис Стоунхаус с дочерью, настроение у Гарольда было весьма мрачное. Он много думал о трагических обстоятельствах еще и потому, что остался один, доктор уехал в Порт-Лэннох, поговорить Гарольду было не с кем, и он испытывал ощущение, знакомое брошенному ребенку, совершенно неожиданное для сильного и самостоятельного мужчины.
День выдался солнечный и теплый, доктор оставил окно открытым, и только зеленые жалюзи покачивались на легком ветерке, создавая в помещении полумрак. Гарольд был полностью одет и лежал на диване в глубине комнаты, куда не проникали прямые лучи солнца. Его глаза и лоб были, как обычно, закрыты повязкой. Мистер Хилтон пока не считал нужным снимать ее, и чувство беспомощности Гарольда усиливалось полной неуверенностью в том, что будет, если ее убрать. Он знал, что ослеп, но не знал, возвращается зрение или нет.
За недели в темноте слух Гарольда обострился, а потому он без труда услышал слабый звук, проникавший в комнату извне. Ему показалось, что рядом с ним кто-то есть.
Гарольд привстал, а потом быстрым движением поднялся с дивана – и это стремительное, внезапное перемещение крупной фигуры напугало девочку, которая пробралась в комнату по балкону и через открытое окно. Вероятно, она бы не испугалась, если бы он выглядел обычным образом. Не исключено даже, что она узнала бы его, несмотря на изменения, произошедшие во внешности «мистера Робинзона» за два года. Однако все, что она увидела – это большая и неровная борода и масса бинтов, скрывавшая верхнюю часть лица. И все это внезапно возникло из сумрака, словно огромное, неясное видение.
И она закричала в ужасе. Гарольд развернулся на звук и, забыв о намерении всегда молчать при посторонних, спросил:
– Кто здесь?
Перл инстинктивно шарахнулась к окну, через которое вошла в комнату, и думала в этот момент лишь об одном – скорее попасть к маме, которая защитит, успокоит, прогонит прочь все опасности. Но голос Гарольда заставил ее вздрогнуть и воскликнуть:
– Мама, мамочка! Это он! Это дядя!
Она хотела теперь броситься к нему, несмотря на странный облик, но все же не решилась. Волнение оказалось слишком сильным, и с легким стоном девочка упала на пол, лишившись чувств.
Гарольд понял, что за ребенок появился перед ним, и голос, и забавное обращение «дядя» свидетельствовали об этом со всей ясностью.
– Перл! Перл! – позвал он. – Иди сюда, дорогая!
Но в ответ он услышал только стон и глухой звук падения тела на покрытый толстым ковром пол. Он догадался, что девочка в обмороке, и попытался осторожно продвигаться туда, где она могла находиться. Однако он опасался наступить на девочку, а потому еле продвигался. Наконец он опустился на колени и, проводя рукой по ковру, наткнулся на детскую ступню, а потом нашел и лицо Перл. Пальцы Гарольда легко скользнули по нему, и узнавание, воспоминания о прошлом – о путешествии, одиночестве, пережитой потере – нахлынули на него разом. Так случается порой в старинной церкви, когда особый свет, ароматы, величественный интерьер заставляют наши сердца учащенно биться от возвышенного волнения и остроты переживаний. В смятении чувств он потерял ориентацию в пространстве и не мог сообразить, где дверь, а потому, поднявшись и взяв Перл на руки, побрел к окну и оказался на балконе. Он почувствовал ветерок на коже, услышал отдаленные
Он добрался до окна Гостиной мандаринов, и тут его увидела и услышала миссис Стоунхаус. Она бросилась навстречу и подхватила дочку. Испуганная мать так сосредоточилась на состоянии своего ребенка, что даже не обратила внимания на человека, который ее принес. Она лишь причитала: «Перл. Перл, что с тобой, малышка? Это мама!»
Она положила девочку на диван, выкинула цветы из вазы и сбрызнула лицо ребенка водой. Гарольд узнал миссис Стоунхаус по голосу, но терпеливо ждал, не отвлекая ее от Перл. Наконец девочка громко вздохнула, и мать с облегчением оглянулась на присутствующих в комнате.
И тут она обнаружила еще одну проблему: леди де Ланнуа беззвучно соскользнула со своего места на пол, потеряв сознание. На мгновение забыв, что появившийся в комнате человек слеп, миссис Стоунхаус обратилась к нему в привычной уверенности, что он всегда готов прийти на выручку:
– О, мистер Робинзон, помогите мне! Леди де Ланнуа тоже в обмороке, я просто не знаю, что делать!
Произнося это, она обернулась к нему и только теперь разглядела повязку на лице. Однако все уже было сказано, и Гарольд, опиравшийся спиной на оконную раму и немного успокоившийся после того, как услышал вздох приходившей в себя Перл, инстинктивно рванулся вперед.
– Где она? Где же? О Боже, вот теперь я и вправду слеп!
Миссис Стоунхаус было больно слышать его ответ, видеть беспомощным этого сильного и отважного человека, который теперь протягивал вперед руки и пытался идти вперед, не понимая куда.
В досаде, не контролируя себя, он сорвал с глаз повязку. Комната была залита ярким солнечным светом, который буквально ослепил его, заставив закричать, словно глаза его обожгло. Однако это был не только возглас боли, но и крик радости – он все же видел свет. Ни на какие сокровища мира он не поменял бы сейчас саму возможность увидеть его.
– Свет. Свет! О Господи, я вижу! – почти простонал он, а затем встревоженно огляделся: – Но где она? Я не вижу ее! Стивен! Где ты?
Озадаченная миссис Стоунхаус указала ему на белое, как слоновая кость, лицо девушки и сверкающие золотом длинные волосы, рассыпавшиеся по ковру.
Гарольд шагнул к миссис Стоунхаус, коснулся ее руки – словно пытаясь проследить по ее жесту, где же лежит Стивен, а потом в отчаянии простонал:
– Я не вижу ее! Что же со мной такое? Это хуже, чем просто ослепнуть! – он закрыл лицо руками и внезапно заплакал.
Несколько мгновений спустя Гарольд почувствовал на лбу и руках легкое прикосновение чьих-то пальцев – и это было не мимолетное касание, а уверенное, нежное. А затем голос, который он слышал на протяжении двух лет только во сне, произнес:
– Я здесь, Гарольд! Я здесь! О, прошу, не плачь, это разбивает мне сердце!
Он отвел ладони от лица, и она удержала их в своих руках, глядя ему в глаза. Молодые люди не могли оторваться друг от друга.
Никогда не забудет Гарольд эти волнующие мгновения. Никогда! Все в комнате представлялось ему желтоватым. Он видел Перл – бледную, но счастливую, она лежала на диване, положив голову матери на колени. Высокое французское окно было открыто, за ним вырисовывались линии каменного парапета балкона, а за ним – зелень, опаленная солнцем, и синие небесные просторы. Он видел все и всех, кроме той, что была для него дороже всех на свете. А без этого весь мир утрачивал свою ценность и красоту. Но он смотрел и смотрел… а Стивен видела в его темных глазах свое отражение и понимала, что он все еще не видит ее. Девушка порозовела от радости и тревоги. Молодые люди держались за руки и чувствовали, что сердца их бьются теперь в унисон.