Врата. За синим горизонтом событий

Пол Фредерик

– Интересно, чего стоит благодарность компьютерной программы? – спрашиваю я, обращаясь скорее к себе, чем к Зигфриду. Он не отвечает на это и просто ждет. Я все же позволяю ему победить и даже выбрасываю белый флаг.

– Ну ладно, я снова в смирительной рубашке. Что такого ты собираешься сказать, что меня нужно удерживать ремнями?

– Ничего оскорбительного, Робби, – мягко отвечает он. – Мне просто интересно, почему вы чувствуете вину перед плачущим женским лицом?

– Я бы и сам хотел это знать, – усмехнувшись, отвечаю я и говорю правду. Во всяком случае, как я ее понимаю.

– Я знаю, что вы вините себя в некоторых происшествиях, Робби, – говорит он. – Одно из них – смерть вашей матери.

Я неохотно соглашаюсь:

– Вероятно, это так, хотя и глупо.

– И мне кажется, вы чувствуете вину перед вашей возлюбленной Джель-Кларой Мойнлин.

Тут я снова начинаю вырываться из ремней и мотать головой.

– Здесь ужасно жарко! – жалуюсь я.

– Вы считаете, что кто-нибудь из них обвинял вас?

– Откуда мне знать?

– Может, вы помните что-нибудь из их слов?

– Нет!

Зигфрид слишком приблизился к наболевшему, а я хочу, чтобы разговор продолжался на объективном уровне, поэтому напыщенно сообщаю ему:

– Я думаю, у меня определенная тенденция винить себя. Классический пример, не правда ли? Обо мне можно прочесть на странице 277.

Зигфрид на какое-то время позволяет мне отвлечься от глубоко личного и начинает просвещать меня.

– Но на той же странице, Боб, – словно бы подняв указательный палец вверх, говорит он, – сказано, что ответственность вы возлагаете на себя сами. Вы сами это делаете, Робби!

– Несомненно.

– Вы не должны считать себя ответственным за дела, на результаты которых вы никак не могли повлиять.

– Но я хочу быть ответственным.

– А вы понимаете, почему это так? – с обидной небрежностью спрашивает он. – Я имею в виду, почему вы так стремитесь считать себя ответственным за все неправильное?

– Дерьмо, Зигфрид, – с отвращением бросаю я. – Твои цепи опять замкнуло. Все обстоит совсем не так. А вот как… Когда я сижу на пиру жизни, Зигфрид, я занят мыслями о том, как оплатить чек, размышляю, что подумают обо мне люди, озабочен тем, хватит ли мне денег, чтобы расплатиться. Я так занят всем этим, что забываю на пиру поесть.

– Я бы не советовал вам пускаться в такие литературные отвлечения, Боб, – мягко произносит он.

– Прости, – устало извиняюсь я, хотя не чувствую себя виноватым. Зигфрид просто сводит меня с ума.

– Но если использовать ваш образ, Боб, почему вы не слушаете, что думают другие? Может, они говорят о вас что-нибудь хорошее, важное.

Я едва сдерживаю стремление порвать ремни, пнуть его улыбающийся манекен в лицо и уйти отсюда навсегда. Зигфрид спокойно ждет, а во мне все кипит. Наконец я выпаливаю:

– Слушать их? Зигфрид, ты старая спятившая жестянка! Я только и делаю, что слушаю их. Я мечтаю услышать от них, что они любят меня. Я даже хочу, чтобы они сказали, что ненавидят меня. Все что угодно, лишь бы говорили со мной обо мне – от самого сердца. Я так напряженно прислушиваюсь, что даже не слышу, когда кто-нибудь просит меня передать соль.

Очередная пауза, и я чувствую, что сейчас взорвусь. Потом он восхищенно произносит:

– Вы прекрасно выражаете свои мысли, Робби. Но что я на самом…

– Прекрати, Зигфрид! – реву я, рассердившись уже по-настоящему. Я отбрасываю ремни и сажусь. – И перестань называть меня Робби! Ты так обращаешься ко мне, когда тебе кажется, что я веду себя по-детски! Но я давно не ребенок!

– Это не совсем вер…

– Сказал, прекрати! – Я вскакиваю с кушетки и хватаю свою сумку. Затем достаю из нее листок, тот самый, который дала мне С.Я. после выпивки и постели, и потрясаю им над головой. – Зигфрид! Я достаточно от тебя натерпелся. Теперь моя очередь!

18

Мы вынырнули в нормальное пространство и почувствовали, как включились двигатели шлюпки. Корабль развернулся, по диагонали экрана проплыли Врата – грушевидный кусок угля с синеватым блеском. Мы вчетвером сидели и почти час ждали, пока не раздался удар, означающий, что мы в доке.

Клара вздохнула. Мохамад медленно начал отстегивать свой гамак. Дред с отсутствующим видом смотрел в иллюминатор, хотя там видны были только Сириус и Орион. Мне пришло в голову, что для встречающих мы представим собой ужасное зрелище, способное надолго отпугнуть новичков, какими когда-то были и мы. Я слегка коснулся носа. Было очень больно, а главное, смердило, как из бочки. Воняло внутри носа, и я испугался, что никогда не смогу избавиться от этой вони.

Мы слышали, как открыли люк, появилась причальная команда и послышались удивленные голоса на разных языках. Они увидели Сэма Кахане там, куда мы его поместили, в шлюпке.

– Можно идти, – сказала мне Клара и двинулась к люку, который теперь снова находился сверху.

Один из военных с крейсера сунул голову в люк корабля и удивленно проговорил:

– О, вы все живы. А мы думали… – Потом он присмотрелся внимательнее и замолчал на полуслове.

Рейс был тяжелый, особенно плохо нам пришлось последние две недели. Мы один за другим протиснулись мимо Сэма Кахане, который по-прежнему висел в гамаке в импровизированной смирительной рубашке, сделанной Дредом из космического скафандра. Сэм покоился там, утопая в собственных экскрементах и крови, и глядел на нас спокойными безумными глазами. Двое из команды принялись развязывать его, собираясь поднять из шлюпки. Сэм воспринял это совершенно спокойно, ничего не сказал, и это было настоящим благословением.

– Привет, Боб. Клара. – Нас встречала команда бразильского крейсера с Френси Эрейрой. – Похоже, вам здорово досталось.

– Ох, – вздохнул я, – мы по крайней мере вернулись. Но Кахане в плохой форме. А главное, мы вернулись пустыми.

Он сочувственно кивнул и, кажется, по-испански что-то сказал низкорослой полной венерианке с черными глазами. Она приветливо похлопала меня по плечу и отвела в небольшое помещение, где знаком велела раздеться. Я всегда считал, что мужчин обыскивают мужчины, а женщин – женщины, но если подумать, то это не так уж и важно.