Вратарь Республики
Шрифт:
— Плечиком водила? Бровку поднимала? — интересовался Фома.
— Всё сделала.
— Ну и?..
— Утвердили и в кино пригласили.
Антон ни в чем этом теперь не принимал участия. Баграш был занят с утра до поздней ночи. Он видел, что с Антоном дело неладно, и давно собирался поговорить с ним. Но он считал, что разговор будет серьезный. На ходу, урывкой, говорить не годится. Он считал, что дело потерпит, но внезапно уехал с Токарцевым в командировку на юг. Там испытывались торпедные катера. Как всегда, с его отъездом нелады в коммуне усилились. Комнаты стояли неприбранными.
Глава XXXVII
СКАНДАЛ В БЛАГОРОДНОМ СЕМЕЙСТВЕ
Дня через три после отъезда Баграша, когда коммуна была зла и мрачна, Кандидов и Карасик получили приглашение на вечеринку к Токарцевым. Был день рождения Лады. Оба приоделись, налощили ботинки. Долго ссорились из-за галстука Антона. Карасик находил его слишком ярким. Когда они уже были в дверях, Карасика окликнула Настя.
Настя прихварывала. Она давно переутомилась, но все время держалась кое-как. А теперь совсем раскисла. Карасик сказал Антону, что нагонит его, и прошел к Насте.
В фланелевом халатике, комком съежившись в углу дивана, Настя показалась Карасику милой и трогательной. На столе стояли астры, пахнущие осенью, разлукой, отъездом с дачи. На подоконнике в пустой стакан залетела большая осенняя муха, и стакан певуче звенел.
Сумрак окутывал Настю. В комнате было уютно.
— Вы с Антоном идете сегодня, да? — спросила Настя.
— Да.
— Посидите немножко со мной… Вы не очень спешите?
— Нет, пожалуйста.
Карасик взял стул, приставил его к дивану.
— Карасик, — сказала Настя, — вы славный. У вас душа хорошая…
Карасик вздохнул так, что даже стул сочувственно скрипнул под ним.
— Да, — сказал Карасик, — девушки всегда говорят, что у меня чэдная душа, и тут же признаются, что они любят моих приятелей. Всю жизнь так…
— Ну, Карасик, милый, вы не обижайтесь! Ну, значит, мы такие дряни — любим не того, кого надо… Неладно у меня с Тошкой… Вы, наверное, сами заметили?
— Да, кое-что заметил.
— Вы знаете, что-то в нем появилось… я сама не знаю. Какая-то налипь неприятная. Что это за компания там — Дима и прочие?
Карасик махнул рукой.
— Тошка ведь чудный парень! — воскликнул он. — Закваска у него замечательная, а вот противоядие еще не выработалось.
— Правда, он ужасно славный? — обрадовалась Настя.
— А биография какая!
Они долго и озабоченно говорили об Антоне, как родители о сыне, который отбился от рук, наловил плохих отметок в школе. Настя ничего не сказала о ночной сцене на озере. Она не могла бы объяснить, почему все так глупо вышло. Было что-то самонадеянное тогда в уверенных руках Антона. И все в ней возмутилось. Если бы только он понял это…
Карасик посмотрел на часы, спохватился, что давно пора идти.
— Вам обязательно надо? — спросила Настя. — Обязательно? А то посидите еще…
Идти совсем не хотелось. Но где найти нужный повод, чтобы не пойти? А если остаться просто так, она опять увидит, что Карасик неизлечим, скажет потом: вот она, интеллигентская неустойчивость, чуть поманила — он уже изменил решение, про все забыл и остался. И он пошел. Уже на лестнице он стал ругать себя. Какого лешего! Куда он идет? Надо было непременно остаться. Девушка, видно, мучится. Нехорошо ее оставлять одну. И она так славно говорила об Антоне. Но теперь уже нельзя было вернуться, не было решительно никаких видимых оснований для этого. Он вышел на улицу.
Оставшись одна, Настя спустила ноги с дивана, нашарила мягкие туфли, подошла к окну. Стоял пасмурный вечер. Город в легком тумане был близорук и аморфен. Ей стало очень одиноко.
И вдруг слезы хлынули у нее из глаз. Крупные, тяжелые, скатывались они вниз. Она стояла, перегнувшись у окна, поникнув над синим провалом улицы, злилась на свои слезы, а они лились еще пуще.
Карасик вышел из подъезда. Вечер обдал его сыростью. Он остановился, протянул руку, посмотрел на небо. Начинало моросить. Это был законный и отличный повод. Через минуту Карасик вбегал к Насте.
— Накрапывает, — сказал он, бросая шляпу на этажерку. — Я останусь, пожалуй.
…Вечеринка у Токарцевых удалась на славу. Индейка не подгорела. Пироги были высокие. Водка отлично настоялась на апельсиновых корках. Мария Дементьевна сияла, несмотря на то что сбилась с ног в хлопотах. Героем дня должен был быть Антон. Так это было задумано. Приглашали не только на день рождения Лады, но и «на Кандидова». Мария Дементьевна любила на своих раутах блеснуть чем-нибудь из ряда вон выходящим. Знаменитый футболист, да еще бывший волжский богатырь — этим мало кто мог угостить.
Антон по неопытности явился раньше всех. Никого еще не было. Даже Лада еще не вернулась из парикмахерской. Но Мария Дементьевна встретила его очень мило. Из-под ног профессорши выползла Бибишка — маленький мохнатый крысолов. Длинная и ровная от хвоста до заросшего носа, собачонка походила на прочищалку для ламповых стекол. Бибишка с урчанием обнюхала огромные ноги гостя, но, почувствовав расположение к нему хозяйки, смирилась.
Антон и Мария Дементьевна пошли в гостиную. Они уселись на диван, и опытная Мария Дементьевна повела беседу. Она говорила о футболе.
— О, я ужасная болельщица! — говорила Мария Дементьевна.
Она вспомнила Волгу.
— О, я ужасная волжанка! — восклицала Мария Дементьевна. — Мы ездили на пароходе до Астрахани.
Бибишка время от времени портила воздух. Мария Дементьевна тотчас бросала Антону на колени спички: «Жгите скорее, жгите!» Или сама водила вокруг себя желтым огоньком.
— Ну, мы вас поэксплуатируем, — сказала Мария Дементьевна.
Антону нравилось, что она обращается с ним совсем запросто, как со своим. Он охотно откупоривал бутылки, вертел мороженое, отодвигал рояль, раздвигал стол, таскал лед из погреба.