Вредная профессия (сборник)
Шрифт:
– Я и так уже качаюсь, еле на ногах стою, – Виктор покосился на «внутренний» монитор. Пора было идти разбираться с Гудвином. – И что, много мы теряем, если метрополия полезет в бутылку?
– Много, – просто ответили ему. – Почти всё. Виктор, умоляем, дотяните как-нибудь до точки встречи.
– Ладно, – сказал Виктор. – Пойду решать семейные проблемы.
– Ваш ответ?
– Ответ «не знаю». Вы хоть представляете, что это такое – прожить на корабле четыре месяца в одиночку? Кто-нибудь так ходил когда-нибудь? Месяц, и то много.
– А если вы ляжете спать и ходовая выдержит?
– Пятьдесят на пятьдесят. Зато если она не выдержит, – Виктор криво усмехнулся, – то, когда подойдут земляне,
Подумал и добавил:
– Сволочи вы. А я дурак.
И вырубил связь.
Хейворт Фрейт Лтд., свободная лицензия, грузовые перевозки.
Класс: дальний транспорт, тип: буксир-толкач.
Экипаж: два человека. Виктор Хейворт, капитан. Кэтрин Хейворт, инженер.
Справка о диагностике: как транспорт, эксплуатации не подлежит, необходим капитальный ремонт силовой установки и ходовой части.
Рекомендации: немедленный сброс груза, ремонтно-регулировочные работы силами экипажа, следование в ремонтную базу на тяге не более 50%.
Принято решение: …
Виктор ссутулился в кресле, спрятал лицо в ладонях. Не хотел вспоминать, но картинка пришла сама: его смеющийся малыш.
…Виктор любил смотреть, как малыш просыпается. Они с Кэтрин садились рядышком, обнявшись, и ждали. Это были минуты, исполненные невероятного тепла, их будто обволакивало нежностью, всех троих. Малыш спал, как многие дети, забавно – на груди, подобрав под себя руки и поджав ноги. Медленно-медленно открывал глаза, смотрел еще отсутствующим, потусторонним взглядом куда-то мимо родителей, потом замечал отца и тихонько, почти без выражения говорил: «Папа…» «Да-да, – соглашался Виктор, – это я, папа, все нормально, я тебе приснился, спи дальше». И длинные пушистые ресницы малыша опускались. Проходила минута-другая, зеленые глазищи распахивались снова, малыш говорил чуть увереннее: «Папа…» «Да тут я, тут, все хорошо, ты спи, если хочешь». И тогда малыш начинал довольно посмеиваться, еще сонно. И шарить рукой в поисках бутылочки. Виктор давал ему сок, малыш жадно пил, окончательно просыпался, глядел на отца уже осмысленно и смеялся громко, радостно. Он так выражал полное, совершенное довольство. «А где же мама?» – спрашивал Виктор. «Мама… Мама!» – и опять смех.
С ним было страшно в первые минуты и жутковато в первые дни. Виктор тогда просто боялся притронуться к малышу, такому хрупкому – опасался неловким прикосновением ему что-нибудь повредить. Тяжко было, когда резались зубы. «Черт побери, вот лишнее доказательство того, что мы не из этих миров, – бормотал Виктор. – Не подходят нам планеты земного типа. Ну не может же местный организм с такими мучениями вступать в жизнь!»
Очень помогал Гудвин. Из этого дядьки средних лет с невыразительным лицом и скупыми жестами получилась идеальная нянька. И он делал великолепные игрушки. Еще распечатывал книги на тонком пластике, ловко переплетал их и читал малышу дни напролет…
…И тут Виктор с легким ужасом понял, что совершенно не помнит Кэтрин. Не помнит ее в те дни. Женщину, выносившую и родившую малыша, кормившую его грудью, отдававшую ему максимум времени и сил, иногда плачущую, иногда бранящуюся, страдающую и радующуюся… Виктор не запомнил ее – женщину, которую так любил.
Все сожрал проклятый камень. Виктора хватало на малыша и груз. А на жену, с которой столько за эти два с лишним года разговаривал, занимался любовью, работал, ел за одним столом, обсуждал какие-то вопросы, привычно задевал рукой, проходя мимо, чтобы лишний раз напомнить: он любит ее, как прежде, как пятнадцать лет назад… На жену его,
Проклятый камень, проклятый камень…
Малыш умер во сне. Вой сирены не разбудил его – Виктор отключил тревожную сигнализацию в импровизированной детской, бывшей штурманской рубке, совершенно лишней при таком куцем экипаже. Все произошло очень быстро. Толкач взвыл аварийкой, обнаружив чужака на пределе дальности, а через секунду весь содрогнулся, прошитый насквозь в тысяче мест крошечными сгустками «шрапнели». Кэтрин была в лифте, на полпути от машинного к рубке, а Виктор нес вахту. Лазер начал отплевываться на автомате. Виктор застыл в кресле, растопырив напряженные руки и широко раскрыв пустые глаза – пытался разглядеть врага и убить, пока тот не успел перезарядиться. На третьем выстреле чужаку обожгло скулу, Виктор увидел его как на ладони, перехватил управление лазером и то ли что-то сказал, то ли просто выдохнул, то ли подумал – интроскоп все равно понял команду правильно, – короче говоря, капитан Хейворт выстрелил.
Весь бой от начала до конца занял пять секунд, и Виктор успел на секунду раньше, чем враг дал второй залп.
Трясясь от выброса адреналина, Виктор окинул взглядом корабль, увидев всё разом, как обычно видит капитан. Отключил интроскоп – тому оставалось работать несколько мгновений, – поморгал, свыкаясь с убогим человеческим видением мира, и бросился в детскую.
Нужно было Кэтрин доставать из застрявшего лифта и Гудвина вытаскивать из-под обломков в мастерской, но они подождут.
Три пробоины в детской. Уже затянулись. Если в малыша не попало, он ничего и не заметил. Если не попало. Не попало. Если.
«Шрапнель» разгоняют электромагнитным полем до бешеных скоростей, и эти крохотные дробинки прошивают всё насквозь, их не остановишь. Двигатель опасно задет, ходовая к черту, генераторы вдребезги, трубопроводы, кабели – страшно подумать. И спасательный катер в решето.
Камень только невредим, будь он проклят. Его старались не поцарапать, стреляли в самую корму толкача, били с предельной дистанции, чтобы не заметил. А толкач, умница, старый верный дружище, все равно засек врага своими чуткими сенсорами последней модели, на которые хозяин не поскупился. Заметил, но поздно. Ну, уж как мог. И выдержал удар, не развалился. Потом развалится, наверное.
А камень, сука, целехонек.
Малыш лежал в кроватке, как обычно, поджав ноги, подобрав руки под себя – у Виктора сразу отлегло от сердца. А потом… Он упал на колени, посмотрел вплотную…
Голову должно было разнести вдребезги, разметать, но «шрапнелина» вошла малышу в затылок, а вышла через глаз и полетела дальше. Если бы не струйка крови, стекающая из приоткрытого ротика, Виктор наверняка принялся бы тормошить сына, будить, в надежде, что тот крепко спит.
В этот момент Виктор понял, каково оно, желание отдать свою жизнь ради другого. За Кэтрин он был готов убивать. За малыша, оказывается, запросто согласился бы умереть, лишь бы тот выжил.
Виктор даже не закричал. Он сжался в комок, свернулся в позу эмбриона, повалился так на пол, а потом, не без труда распрямившись, ползком выбрался из детской.
Так его и нашел Гудвин: капитан Хейворт полз по коридору, заливаясь слезами и утробно рыча.
Гудвин прибежал через две минуты – понял, что ситуация нештатная, включил аварийные резервы и легко раскидал полтонны железа, под которыми лежал.
Собственно, Гудвин в последующие сутки делал на корабле всё. Виктор и Кэтрин тогда едва шевелились. Разумеется, командир отдал необходимые распоряжения, а инженер провел точную диагностику. Но работал непосредственно руками только андроид. Мужчина и женщина сидели в кают-компании и молчали. А иногда тихо плакали.