Времена Антона. Судьба и педагогика А.С. Макаренко. Свободные размышления

Серия «Педагогические параллели» выходит при поддержке директора 31 лицея г. Челябинска А.Е. Попова

В качестве иллюстраций к книге использованы, в частности, фотографии из архивов колонии им. Горького и коммуны им. Дзержинского, которые возглавлял А.С. Макаренко. За их предоставление издательство благодарит А.Ю. Федосова (г. Москва).

В годы войны, в самый ее разгар, в 1943 году, Корней Чуковский обратился к И. В. Сталину с письмом. К самому Сталину? Да, к нему.

И что заставило известного детского писателя «сигнализировать» вождю? Повод был важный? Важный. Детский писатель сообщал Сталину о «социально опасных детях». Корней Иванович подробно, со знанием дела, с примерами писал о малолетних ворах, грабителях, насильниках.

Из письма: «Я считаю своим долгом советского писателя сказать Вам, что в условиях военного времени образовалась обширная группа детей, моральное разложение которых внушает мне большую тревогу».

Из письма: «Около месяца назад в Машковом переулке у меня на глазах был задержан карманный вор».

Из письма: «Мне известно большое количество школ, где имеются социально опасные дети, которых необходимо оттуда изъять, чтобы не губить остальных».

Из письма: «Вот, например, 135-я школа Советского района. Школа неплохая. Большинство ее учеников – нравственно здоровые дети. Но в классе 3 „в“ есть четверка – Валя Царицын, Юра Хромов, Миша Шаковцев, Апрелов, – представляющая резкий контраст со всем остальным коллективом».

Из письма: «В протоколах 83-го отделения милиции ученики этой школы фигурируют много раз. Сережа Королев, ученик первого класса „в“, занимался карманными кражами в кинотеатре „Новости дня“. Алеша Саликов, ученик второго класса „а“, украл у кого-то продуктовые карточки».

Из письма: «Для их перевоспитания необходимо возможно больше трудколоний с суровым военным режимом типа колонии Антона Макаренко. Режим в этих колониях должен быть гораздо более строг, чем в ремесленных училищах. Во главе колоний нужно поставить военного».

Из письма: «В качестве педагогов должны быть привлечены лучшие мастера этого дела, в том числе бывшие воспитанники колонии Макаренко».

К. И. Чуковский и А. С. Макаренко были знакомы, и, кажется, довольно близко. Если не ошибаюсь, какое-то время они жили в соседях. И все-таки – как они далеки друг от друга…

Нет, А. С. Макаренко не сигнализировал Сталину о социально опасных детях. Он не жаловался вождю на социально опасных первоклассников. Он их не боялся. Он их любил.

И поступил он иначе.

Поезд прибыл в Катав-Ивановск поздней ночью. 1941 год, конец ноября. К удивлению Галины Константиновны, их встречали. У вок-зальчика стояли подводы, какие-то незнакомые люди принимали детдомовские ящики и корзины, тащили их к телегам. Детей и воспитателей – а их было больше двухсот человек – сразу же повели в баню. Потом накормили горячим супом. Уже под утро уложили спать в школе.

Казалось, все позади – многолюдные вокзалы, бомбежки, тревожные ночи, бидоны с супом, которым кормили детей, усталость от езды и от нудных остановок… Надо было устраиваться – неизвестно, как долго, – на новом месте, далеко-далеко от Подмосковья. Но и далеко от войны.

После двух недель дороги – Челябинск, место назначения. Впрочем, как Галина Константиновна выяснила в облоно, не в Челябинске было отведено пристанище детскому дому, а в трех сотнях километров от него, в обратном направлении – в неведомом Катав-Ивановске. Надо было за два часа погрузиться в два товарных вагона, оборудованных только лавками и буржуйками. И снова – стук колес, теснота, ожидание неизвестности. Беспрерывно топились буржуйки, на остановках ребята, те, которые постарше, добывали уголь, набирали свежего снега, чтобы вскипятить то, что следовало называть чаем.

Как бы то ни было, можно было успокоиться, как-то жить и опять ждать.

Галина Константиновна ждала писем от мужа, от Семена Калабалина. Но Семен как уехал с Ярославского вокзала, так и пропал.

Как в воду канул. Ни строчки от него, ни весточки. И куда бы Галина Константиновна ни обращалась, ей отвечали, что ее муж нигде не числится – ни в списках убитых, ни в числе пропавших без вести, ни в каких других списках.

Не было писем от Семена до Катав-Ивановска, не было их и в Катав-Ивановске. Иногда Галина Константиновна по какому-то необъяснимому побуждению сама садилась за письмо мужу. Как бы отвечая ему, она просила его не беспокоиться, писала, что дети здоровы и устроены, что она продолжает «его дело» – руководит детским домом. Писала, что ждет его и верит, что он жив.

Письма она писала, но не отправляла. От них ей почему-то становилось легче.

Однажды в «Комсомольской правде» Галина Константиновна прочитала стихотворение Константина Симонова «Жди меня», и сразу поняла, что стихи – о ней и надо на них ответить. В ту же ночь ответ был готов.

А Семен Калабалин в это время находился не на фронте, а за фронтом, во вражеском тылу. В разведшколе. В немецкой. Абверовской.

Он сразу же после призыва попал в разведчики. И его сразу же строго засекретили. Недолго учился новому ремеслу. Потом – заброс за линию фронта. Неудачное приземление – сломал ногу. Плен. Лагерь. Побеги. Побои. Угроза бесславной и безвестной смерти. И тогда – новый замысел. Путь в немецкую разведшколу. Опять учеба, теперь уже по-немецки. И, наконец, долгожданный заброс в районе города Горький, давно задуманная явка в «Смерш». И – новая игра, с немецкой разведкой, которая продолжалась до конца 1944 года.