Времена года
Шрифт:
Когда закрутилась их любовь, засела мысль-заноза в голову Глаше. Исступление, с каким Прохор ласкал её – молодую, ладную, податливую – враз пропадало, когда он брал в руки смычок. Тотчас всё кругом меркло, и она, Глаша, тоже переставала существовать. И в эти минуты Глаша Прохора ненавидела.
Шли дни, недели. Сплетались в грубо скрученную суконную нить. Искусной пряхой время выравнивало её толщину – свыклась Глаша с ролью жинки Игната.
***
Глаша очнулась от громкого лая – брехали соседские псы. Вдруг тугой пружиной задрожало тоскливое предчувствие. Вспомнила, как намедни проснулась посреди ночи, боясь ворохнуться: 21 мамка покойница блазнилась. 22
21
Ворохнуться –
22
Блазниться – показаться, померещиться, почудиться
«А ить рубаха-то рваная да бельтюки 23 что энтот черный омут… – Глаша резко остановилась и задрожала былкой. 24 – Зыркают! Пужают! – Она заозиралась. Хутор словно вымер. Сердце дернулось. – Небось быть худому! – И тут же похолодели руки. – Должно с Игнатом шо?!» – Глаша заспешила к дому, проливая воду.
Пока прибиралась, гнетущие мысли поостыли. Наскоро выполоскала тряпку, отжала и расстелила у порога. Подняла ведро, вышла в пахнущие пряными хмелинами сенцы, пнула ногой дверь и ступила на крыльцо. На базу – за плетнем – гомонилась непоседливая стайка курей, доклевывая овес.
23
Бельтюки – глаза
24
Былка – слабый стебелек травы; былинка
«Ишо катух 25 белить, да золы куркам подсыпать, – Глаша вытерла подолом холщового фартука вспотевший лоб: – Абы к вечери управиться!» – Спустилась по скрипучим ступеням и опрокинула ведро в поникшие лопухи. Растрескавшаяся земля тотчас впитала влагу. Под ноги метнулся кудлатый кутёнок. 26 Глаша оставила пустое ведро у крыльца, присела и погладила крутой лоб щенка:
– Брехунец, – ласково промолвила она и улыбнулась. Шершавый язык щекотал ладонь.
25
Катух – курятник
26
Кутёнок – щенок
Из открытого окна с колыхающейся занавеской послышался стон:
– Глашка, куды запропастилася?
– Иду, маманя! – Глаша достала из кармана кусок пирога с мясом и скормила щенку. Вернулась в горницу. Подбежала к печи, выхватила рогачом небольшой чугунок: – Вона, упрел как.
– Чавось? – недовольно отозвалась Пелагея. Перина под ней натужно заскрипела.
– Щас, щас! – Глаша зачерпнула кружкой дымящуюся жидкость и перелила в миску. Метнулась к скрытне, вытащила тряпицу и, обжигая руки, смочила ткань в отваре. Аккуратно перенесла посудину в домушку и поставила на табурет в изголовье свекровиной кровати. – Хмелем-то обложим, как рукой всё сымет.
– Как же, «сымет», – недовольно передразнила Пелагея, – с самой Троицы, с покосу не пущает хворость: пристала як репей.
Глаша приложила горячую тряпицу к пояснице свекрови.
– А! – заголосила та.
– Надо обыкнуть, 27 – Глаша обернула спину свекрови овчиной.
Стукнула входная дверь. Глаша обмерла. Брякнул черпак о кадку с водой. Тяжелые шаги – в горницу заглянул Демид:
– Шо голосышь, старуха?!
Пелагея запричитала пуще прежнего:
27
Обыкнуть – привыкнуть, притерпеться
– Извести меня удумала, гадына!
– Маманя!
Демид вприщур глянул на Глашу, ухмыльнулся и задернул ситцевую занавеску:
– Исть подай! – раздалось могучее уже из залы.
Глаша приткнула под спину свекрови стеганое одеяло:
– Поспите, маманя.
Та что-то невнятно буркнула. Глаша засуетилась у печи, гремя посудой:
– Вона, кулеш. Шы. 28 Картоха. Узвар. 29
Свёкор разложил на столе мозолистые ручищи и нетерпеливо постукивал ложкой, наблюдая, как Глаша выставила на стол чугунок и взяла из буфета завёрнутый в льняное полотенце каравай.
28
Шы – Щи
29
Узвар – компот
– Айда на гумно молотить – табя одну дожидаются.
– А маманя как же?
– Чай не дитё малое, – он прижал к груди каравай и одним движением ножа отрезал крупный ломоть. – Как Игнашка уехал, все по дому телепаешься. 30 На баз носу не кажешь.
Глаша смотрела, как перекатывались желваки на скулах свёкра.
– Пойду, шо ли? – осторожно спросила она.
– Пойди-пойди: без табя работнички не управятся, – Демид язвительно хмыкнул, дожевал корку и принялся хлебать щи.
30
Телепаться – ходить неровно, кое-как, качаться
Глаша растерянно глянула в сторону комнаты, где спала свекровь:
«Зараз обернусь», – сняла фартук, повесила на крюк, обмыла лицо в кадушке, подвязала белый платок по-бабьи и вышла во двор.
Гумно стояло на задней части база. Глаша шла неторопливо, привычно подмечая все хозяйским взглядом. Накормленные куры хохлились в песке, поджав лапы и прикрыв глаза.
«А кочет-то, кочет! Этаким гордецом ходит. Вона пёрышки на солнышке горят, шо энтот перламутр. Того и гляди топтать курей начнет. Гнедой подрос: чуток и от матки оторвут, в степь пойдёт».
Глаша остановилась у плетня. В тени сарая лежала молодая корова с перевязанной ногой и тихо мычала. Докучливые мухи роились у бурой спины, словно почуяв, что гнать их некому.
– Ишь, болезная, – вздохнула Глаша, – прирежет табя батяня.
У ног снова оказался ласкучий кутёнок. Глаша высоко подняла его, умиляясь не по возрасту длинным широким лапам. Поднесла к лицу, потерлась о холодный влажный нос:
– Тюня тютюня, – прижала щенка к себе и зашла в гумно.
Пахло нагретой пылью и сеном. Глаша огляделась – никого. На ровном глиняном полу расстелена рогожка. На ней – цепы. Вокруг разбросана стерня. 31
31
Стерня (жнивьё) – нижняя часть зерновых после обмолота
Глаша прошла к сквозным воротам и открыла их. Подул теплый ветерок. Кутёнок вырвался и юркнул под телегу, гружёную пышными снопами.
– Чаво батяня гутарил ждут? – Глаша сняла с телеги сноп, развязала его и уложила на рогожку. Растерла загрубевшие ладони, подняла цеп и замахнулась.
Свист. Удар. Свист. Удар. Привычная работа спорилась. Глаша запыхалась, сняла платок с головы. Жар прилил к щекам. Вспомнился такой же вот урожайный год.
Только схоронили маманю. Глаше шесть – уже прясть умела, за курями приглядывать. Отец с горя запил – шибко любил покойницу Меланью. Глаша была предоставлена сама себе – родни на всем свете не осталось: тётка померла годом раньше от чахотки. Сорняком протянула Глаша то лето. Раным-ранёхонько бежала в степь за хуторским пастухом – у того завсегда припасена была в котомке крынка молока парного да ломоть ржаного хлеба. Пастух, хромой тощий мужичонка из беглых каторжан, искренне жалел сиротку. Он-то и надоумил Глашу: