Времена негодяев
Шрифт:
В здании царил кошмар. В нос сразу ударил резкий аммиачный запах несвежих пеленок, плакал уже не один ребенок, а десяток: сюда на ночь пускали только с грудными, да и то, если на руках было направление с подтверждением о выезде. На веревках, протянутых меж лестниц, сушились детские тряпки, под самыми лестницами на газовых плитках кипело, булькало молоко, пустые баллончики забили все ниши.
В привокзальной дежурке они сдали коней. Дружинник на вахте предложил чаю. Месроп отказался, а Виктор хлебнул немного кипяточку.
Минут пятнадцать Месроп пытался втолковать уполномоченному, что они должны очень быстро уехать в Москву, желательно прямо сейчас, а уполномоченный слушал его с раскрытым ртом, потом вдруг упал навзничь на топчан и заржал, как сумасшедший.
Отсмеявшись, он утер слезы, махнул рукой на патрульного, возникшего в дверях каморки, и сказал, что давно так не смеялся, и знай он, что у Сармата в дружине такие шутники, давно бы записался, только пусть его больше не смешат, а то детей разбудят. Выбравшись из-за пультового стола, он подвел Месропа к стене и, тыча пальцем в разноцветные огоньки, со вкусом принялся объяснять, где какой поезд застрял и по какой причине, когда ждать ближайшего («в лучшем случае послезавтра, там устрою местечко на крыше»), а на вопрос Месропа, как насчет ооновских рейсов, уполномоченный помрачнел и предложил валить отсюда в задницу со всеми спецрейсами, вместе взятыми, тем более, что их уже полгода как отменили. Чуть не вытолкав Месропа и Виктора из помещения и бросив вдогонку злобный взгляд, уполномоченный закрыл дверь.
И тут Виктор понял, что настал его час. Всю дорогу до вокзала и на вокзале он с большим интересом следил за действиями Месропа, уверенно взявшего на себя руководство экспедицией. Забавляло, что с самого начала он все делал не так, но Виктор до поры не вмешивался, ожидая, что из этого выйдет. Естественно, ничего толкового не вышло.
Он молча взял Месропа за лямку рюкзака и потянул за собой. Привел обратно в дежурку и, не обращая внимания на любопытствующих дружинников, принялся методично потрошить рюкзак.
Стволы и заряды он отдал дежурному под расписку и велел срочно вернуть в штаб. Банки выставил на стол и вскрыл парочку. Через несколько секунд, когда над ними появился горячий пар, дружинники навалились на еду. Одежду критически осмотрел и оставил.
Брови Месропа поднимались все выше и выше, но он не вмешивался в разор дорожных запасов. Напоследок Виктор оглядел два хороших охотничьих ножа, с сожалением вздохнул и тоже отдал дежурному. По тому, как алчно блеснули его глаза, Виктор понял, что до штаба ножи не дойдут. Расписки брать, однако, не стал.
На улице Месроп долго сопел, покашливал и лишь после того, как они прошли за вокзал и зашагали по шпалам, негромко спросил, не собирается ли Виктор идти в Москву пешком?
Виктор так же тихо ответил, что каждый должен делать свое дело. А то он знает больших любителей учить гонцов ходкам.
Минуты две или три Месроп молчал, потом засмеялся, и Виктор шикнул на него — не хватало именно сейчас привлекать к себе внимание.
Когда они вышли из Саратова и начались переходы между пригородными станциями, Виктор объяснил, почему нельзя брать с собой оружие, — первый же патруль задержит для выяснения и выяснять будет не день и не два, будут держать в изоляторе, пока о них не вспомнят, а на аусвайсы за пределами города всем плевать — свои законы, свои проходные документы. Еду брать с собой не надо, лишняя тяжесть, а им придется вскоре быстро-быстро бежать, если хотят к вечеру добраться до Москвы.
— Ты что, — не выдержал Месроп и повысил голос, — так бегом и собираешься чесать всю дорогу?
Виктор разглядел в сереющем утреннем воздухе его лицо, хмыкнул раз, хмыкнул два, и уселся на рельс. Месроп сел рядом и, закряхтев, осторожно вытянул ноги.
— Как, по-твоему, доставляют грузы в Саратов? — спросил Виктор.
Пожатие плеч в ответ.
— Подумай. Что будет с грузовыми поездами, если их разгрузят в городе? Какая давка начнется, и сколько людей стопчут?
Месроп хлопнул себя по лбу и уважительно поднял большой палец. Любой гонец, даже самый лопоухий, знал, что грузовые составы разгружают на ближайших полустанках, и хотя после страшных колбасных бунтов прошло много лет, а продовольствием фермеры завалили все города, предосторожность была нелишней. Транзитные грузы иногда подвергались налетам лупил, для них самой густой радостью было свалить награбленные видаки, фризеры, экраны и прочую технику в большую кучу, поджечь и плясать вокруг костра свои дикие страшные пляски.
К перегрузочной вышли засветло. Гудели краны, с тяжелым шелестом ходили над станцией большегрузные платформы, сдержанно рычали трайлерные многосекционные сцепки, посвистывали толкачи…
Станцию они обошли степью, по большой дуге. На возвышенностях пригибались, а ближе к путям Виктор заставил Месропа лечь, и они проползли оставшуюся сотню метров.
Приложив ухо к рельсу, Виктор замер, удовлетворенно кивнул Месропу и отполз назад.
— Как только я встану, — сказал он, — сразу за мной. Цепляйся за скобы и лезь вверх. Прижмись к кромке и не дергайся.
— А если он не в Москву?
— Там видно будет!
Рельсы загудели…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. АДЕПТЫ НЕСУЩЕСТВУЮЩЕГО БОГА
В Москву они прибыли на третий день. Последний прогон шли в полупустой электричке, вместе с реставраторами — усталыми, грязными, вымазанными краской и кисло пахнущими строительным клеем. Некоторые лежали на скамьях, свесив ноги в проход. Напротив Виктора привалился к окну грузный реставратор в спецовке с эмблемой ООН. Достал флягу, глотнул, выкатил глаза и затаил дыхание. Протянул Виктору. Тот мотнул головой. Месроп, не дожидаясь приглашения, тоже покачал головой и смежил веки беготня на полустанках и прыжки с поезда на поезд, жажда и голод измотали его. Чернокожий реставратор не обиделся на отказ, могучим глотком опорожнил флягу и снова замер, вытаращив глаза.
На Павелецком было чисто и тихо. Через Москву давно уже не проходили транзитные потоки, центр опустел. Город обживался медленно.
По Кольцу одна за другой прошли на бреющем три открытые платформы. За ними болтался шлейф разноцветных лент. Виктору и Месропу замахали руками, что-то весело прокричала девица в огромной шляпе, мигнули сине-зеленые бортовые огни, и платформы, развернувшись над мостом, ушли в сторону Центра, покачиваясь вверх-вниз, словно плыли по волнам.
Виктор проводил их задумчивым взглядом и почесал щетину на подбородке. Надо пересидеть надвигающуюся ночь. До кунцевского убежища идти и идти, только на попутных моторах два часа. Да и вести туда Месропа не следовало. Все-таки убежище! Мало ли как жизнь крутанется.
В нем пробуждались осторожность и недоверчивость гонца.
Неподалеку, на улице с чудным именем Щипок, находится районный флэт. Туда тем более нельзя вести Месропа. Пусть подождет, пока он сбегает за пропуском в гостевой дом.
Сразу за вокзалом они встретили харчевню. Виктор попросил Месропа посидеть здесь немного и дождаться его. Месропу это явно не понравилось, но он смолчал. Виктор небрежно кинул хозяину пару чонов и велел поить и кормить гостя, пока тот не скажет «хватит». Месроп оживился, а огромный керамический запотевший жбан с пивом привел его в восторг. «Пиво свежее» сказал хозяин. Месроп замычал и припал, не дожидаясь стакана, к жбану. Виктор завистливо сглотнул, но времени не было, и он, взяв со стойки холодный гамбургер, вышел. Надо было торопиться. Полгода назад за Кольцом пошаливали. Кто знает, как там сейчас!