Времени вопреки
Шрифт:
Вслед за капитаном матросы неуклюже раскланялись (по всему было заметно, что кастильские либры уже потекли в их ссохшиеся на ветру глотки), и колоритная троица зашагала по направлению к наиболее оживлённой части портовой площади, туда, где над толпой гуляк значилась вывеска «Таверна «Белый Сандро»».
«Сандро? – подумал я. – Странное имя, какое-то нездешнее».
*Либра – 1 кастильская либра равна 460 г
9. Дом Катрин
Я смотрел, как они уходили, и задавался вопросом:
«Она хорошенькая» – подумал я. Но тут мой взгляд опять смешался, привиделась кормовая поперечина, перед глазами вспыхнул недавний сон и хрупкая Катрин. Нет, этого не может быть!
Действительно, прелестная незнакомка точь-в-точь походила на мою русалку. Те же тонкие крылья-хворостинки, то же золото волос… «Разве что нет рыбьего хвоста» – ухмыльнулся я, совершенно сбитый с толку.
«Всего этого не может быть!» – повторил я.
Мысль о сходстве, будто водяная змейка, тот же миг скрылась в расщелину между прибрежными валунами. А набежавшая волна смыла её торопливый вьющийся следок.
– Огюст, что с тобой? – удивилась девушка.
Сбитый с толку, я не знал, что сказать. Не дождавшись ответа, она схватила меня за руку и повела вглубь прибрежного квартала.
По дороге девушка без умолку рассказывала новости Сан-Педро, случившиеся в моё (?) отсутствие. А я глядел на приметы незнакомого мне времени и не мог налюбоваться их причудливым разнообразием. Сменить век стандартизации на век неповторимых индивидуальных особенностей – было поистине круто! Мой пугливый ум, как сёрфер, оказавшийся под гребнем гигантской волны, спешно пытался сориентироваться: куда ему следует плыть дальше.
Мы подошли к старинному особняку. Фасад дома был украшен затейливой колоннадой. Над центральным портиком на уровне второго этажа располагался просторный балкон, увитый многолетней виноградной лозой. Точно такую архитектурную деталь я видел по выходу из «Талассии», когда вслед за стариком задержался на круговом перекрёстке.
Скаты крыши и пологие фронтоны дома посверкивали красной, недавно положенной медью. Во всём чувствовалась умная мужская рука и женское внимание к мелочам.
– Пойдём же! – девушка открыла ключом высокую парадную дверь и буквально втолкнула меня в прихожую. Сбросив в передней обувь, мы поднялись на второй этаж, прошли несколько метров по коридору с высоким потолком и, распахнув узорчатые створы парадной двери, оказались в большой светлой зале.
По множеству декоративных элементов, украшавших залу, несложно было догадаться, что она является центральным помещением в доме. Потолок радовал глаз фрагментами лепнины и крупными архитектурными кессонами. Три огромных окна наполняли воздушное пространство залы россыпью золотистого света. Солнечные лучи дробились в узорах тюлевых занавесок и при малейшем колыхании ветра заводили на стенах залы искромётный танец. При этом казалось, что причудливый рисунок стен, выполненный в технике венецианской штукатурки, нарушает свою
Я невольно улыбнулся, разглядывая дивный солнечный аквариум, в котором человек должен был по замыслу архитектора ощущать себя весёлой рыбкой, потерявшей связь с земной гравитацией.
В центре залы торжественно стоял большой дубовый стол, нарочито витиеватой формы. «Не иначе, как Гауди проектировал эту странную столешницу!» – подумал я, припоминая свои впечатления от экскурсии по Барселоне.
Я считаю себя истинным испанцем, но разделить национальный восторг по поводу архитектора Гауди и исковерканных им фасадов барселонских улиц не могу. Простите, тошнит!
К слову сказать, я оказался прав в своём предположении насчёт столешницы. История о том, как этот стол попал в дом моей очаровательной пери, оказалась весьма затейливой и почти неправдоподобной. Будет время, расскажу как-нибудь на досуге.
– Ну что ты стоишь? Идём! – поморщилась девушка.
Мы обогнули угловую китайскую ширму, покрытую изображениями аистов и болотной растительности, и оказались в уютном, обставленном мягкой мебелью уголке.
Тут я заметил небольшой лист бумаги кремового цвета, подколотый к ширме на поперечную шёлковую вязь. Лист был исписан крупным неровным почерком. Я разобрал только первую строку: «Катрин, любимая…»
Катрин!.. Не надо объяснять, какое потрясение произвела эта надпись в моей душе. Вновь перед глазами пронеслись чудище, трон, каракатицы, карабкающиеся по грот-брам-реям памяти и… и нежная русалка Катрин, весёлая и печальная одновременно.
– Это что?.. – спросил я, указывая на листок.
Зачем спросил?
– А-а, это… – девушка вздохнула, – только, пожалуйста, не ревнуй! Это Рикардо, мой двоюродный брат. Влюбился в меня, как мальчик! Я ему говорю: «Рикардо, я же тебе сестра, ты не должен меня любить как женщину», а он за своё: «Браки заключаются на небесах. Кто там знает, что ты моя сестра?» Я ему говорю: «Бог всё про нас знает, и Дева Мария тоже!» А он: «Ну и пусть знают. Я всё равно тебя люблю и хочу на тебе жениться!» Тогда я рассказала отцу про проказы Рикардо…
– И что отец? – спросил я, думая совершенно о другом.
– Отец любил Рикардо и сказал: «Он смелый!»
– И что же дальше?
– Дальше? Да ничего. Рикардо не вернулся из плавания. Говорят, слишком много выловили дорадо и перегрузили яхту. Из их звена не вернулся никто. А на следующий день мне сказали, что видели твой вельбот у Розовых островов целым и невредимым. Я так за тебя обрадовалась, что совершенно не могла скорбеть по Рикардо, когда его память отпевали в церкви. Отец тогда на меня страшно разозлился: «Твой брат не вернулся, а ты даже слезы не прольёшь!»
Девушка опустила голову и добавила:
– Не обижайся. Я тебя так долго ждала, я ни в чём перед тобой не виновата! Ты мне веришь?
– Конечно, верю, Катрин, – ответил я, улыбнувшись.
С меня вдруг слетело смущение, будто камень упал с души. Внезапный прилив горячей нежности к настоящей невыдуманной Катрин затопил моё сердце и стремительно понёсся по кровотокам. «Сон в руку!» – ликовал я, наслаждаясь событием, указавшим имя моей «возлюбленной».
Она присела на диван.
– Иди ко мне…