Временщик. Книга четвертая
Шрифт:
К вечеру голова стала тяжелая, недобрая. Легкость и былое хорошее расположение духа улетучились. Я изредка поглядывал на телефон, лишь позже осознав, что хочу увидеть там звонок или СМС от кого-нибудь. Ага, конечно, от кого-нибудь. Зачем я себя обманываю? Разозлился, причем непонятно на кого, еще больше и убрал мобилу в карман.
У подъезда меня встретил профессор. Я хотел было по-быстрому поздороваться и проскользнуть внутрь, однако у Петра Сергеевича настроение оказалось разговорчиво-благодарное:
– Сергей, приветствую.
– Здрасте.
– Спасибо тебе
– Так говорили же уже, Петр Сергеевич.
– Говорить – это одно, а делать – другое. К примеру, вот дочки мои стыдятся меня. Не ездят, не навещают, только моя к ним украдкой бегает. А все почему?
– Почему? – спросил я, впервые услышав, что у профессора, оказывается, есть дети.
– Потому что не верят, что пить брошу. Уж сколько раз обещал, клялся, заверял. А потом все одно… – он махнул рукой. – Репутацию, стало быть, заслужить трудно, потерять легко. А с таким реноме, как у меня, долго придется работать на карму.
При последнем слове я вздрогнул. Будто сосед сейчас говорил не о себе, а обо мне. Однако я продолжал молчать. Перебивать изливающего тебе душу человека нельзя. Второго такого шанса может и не представиться.
– Мне теперь можно доказывать все только делом. Я вот и начал. В ЖЭУ плотником устроился. На тринадцать тысяч никто не идет. А мне хоть вспомнить, каково это, работать. Руки, слава богу, тем местом вставлены. Может, что и получится. Да и вообще, стал больше физическим трудом заниматься.
– Это здорово, – сказал я, так и не понимая, чего он хочет от меня.
– В подъезде подмел. Ящики почтовые наклонились, дюбель почти вылетел, я на новый поменял. Вот, кстати, – он вытащил стопку писем и бумажек, которые протянул мне, – ты совсем корреспонденцию не проверяешь, а ящик у тебя сломан. Другие уже повытаскивал кто-то, одно даже на пол бросил.
– Спасибо.
– Ты это, Сергей, если надо что, обращайся. Мне… да что мне, каждому человеку очень важно чувствовать себя нужным. Понимаешь?
Меня так и подмывало спросить, не выпил ли старик. Но профессор выглядел серьезным, его глаза блестели, а голос дрожал. Поэтому я попросту кивнул и пожал ему руку.
– Не пойдете? Холодно уже.
– Я постою еще немного. Знаешь, так хорошо иногда просто постоять, подумать, подышать вечерним воздухом. Спится потом лучше.
Поднимаясь, я проверил почту. В основном, «письма счастья». Одно даже на красной бумаге – «Ваш долг шесть тысяч триста двадцать три рубля двенадцать копеек». Ужас какой. Особенно для Игрока, который вчера потратил килограмм пыли на встречу с механоидом и два сегодня на информацию о камне. Счета отправились на пол, как только я зашел домой.
– Хозяин, мусорить-то зачем? – укоризненно сказал Лапоть. – И куда это?
– Положи на стол. А знаешь, выбрось. В ближайшие пару месяцев все круто изменится. И эти чертовы квитанции станут никому не нужны.
– Долг платежом красен, – пробурчал домовой. И пошел не на кухню, где было мусорное ведро, а в комнату.
Какой своевольный. Я разделся, помыл руки, заодно ополоснул лицо. «Ну и морда у тебя, Шарапов», – будто прошептало зеркало. Да, что есть, то есть. Алкоголь покинул бренное тело, организм очистился, одутловатость ушла. Но вместе с тем лицо странным образом изменилось. В нем появились какие-то еле уловимые черты – холодные, жесткие, чужие.
– Есть мы вообще будем? – спросил я, усаживаясь за стол.
И только сказав, удивился своему вопросу. Как быстро меня испортил Лапоть! Ведь я нормально готовил. Да, не гастрономические изыски. Но мог спокойно себя обслуживать. Теперь же стал как растолстевший муж после десяти лет брака. Даже еду себе не могу разогреть, если она стоит в холодильнике и накрыта крышечкой. Скрипнул зубами, уже не удивляясь своей злости – она стала постоянным спутником, и принялся накладывать овощное рагу. Домовой стоял в проходе, внимательно наблюдая за мной, но не говоря ни слова.
Я даже разогрел свой ужин. Сел, взял ложку в руку, однако поесть не успел. Противная трель звонка разорвала вечернюю идиллию. Я подскочил на табурете, чуть не опрокинув тарелку вместе со столом. Домовой испуганно поглядел на дверь, а потом на меня. А я что? Достал Грам, решив, что в небольшом замкнутом пространстве махать плазмоганом будет себе дороже, и медленно, бесшумно направился в прихожую.
Гостей я не любил. Да и нечасто ко мне заходили. Раньше этим грешил Охотник, пару раз Рис. Но один мертв, с другой мы расстались с час назад. Я не удержался и взглянул в глазок. Надо же, какие странные гости. Осторожно отворил дверь, но распахивать ее не торопился. К тому же так станет видно, что в правой руке я держу меч.
– Чем обязан столь позднему визиту, Страж?
Выглядел блюститель игрового порядка странно. Нет, как и его собратья, но стоило присмотреться к деталям, как возникали вопросы. Во-первых, почему маска не черная, а сероватая? Во-вторых, чего это балахон странного белого цвета, так контрастирующего с подъездной серостью? И в-третьих, какого рожна Стражи теперь делали дорогущий маникюр?
– Обязан кровными узами, – таинственно и зловеще произнес поздний гость женским голосом.
Только тут я понял, что Страж придуряется. Да и Страж ли? Потому что обладателя, точнее, обладательницу голоса мне удалось узнать. Только у одного человека в нашей семье могли быть такие странные шутки.
– Братец, может, ты меня уже впустишь? – сняла личину Стража Лилька и довольно улыбнулась.
Глава 8
Человек есть мера всех вещей. Наше познание об окружающем мире предельно субъективно, ибо все меняется каждое мгновение, и абсолютной истины не существует. К примеру, в моем крошечном микрокосме с недавних пор не было понятия справедливости. Разве смерть Охотника была справедлива?
Другое дело Лилька. Воспитанная в духе абсолютного романтизма, где все должны быть честными, храбрыми и готовыми на все, она действительно представала для суровой действительности белой вороной. Собственно, поэтому я и не удивился тому, что она примкнула к Стражам. Хорошо хоть, не к Видящим.