Время Андропова

Петров Никита Васильевич

По линии КГБ Андропов развернул активность по сбору информации в Польше. В сердце забастовочного движения — в Гданьск он решил направить человека из разведки. Решением Секретариата ЦК 15 января 1981 года было дано разрешение на открытие корпункта АПН в Гданьске с условием, что должность заместителя заведующего корпунктом будет предназначена для сотрудника 1-го Главного управления КГБ. На корпункт возлагались следующие задачи: «продвижение материалов АПН в местные органа массовой информации и радио и сотрудничество с ними; распространение в регионе бюллетеней для воеводской и заводской прессы, а также информационно-пропагандистской литературы АПН; издание рукописей АПН на местной базе, подготовка корреспонденций для последующего использования их в советской и зарубежной прессе; аналитическая работа» [1364] .

1364

Там

же. Оп. 43. Д. 18. Л. 1–2.

Если вдуматься, то удивляет традиционная вера Андропова в действенность советского печатного слова и приверженность к избитым схемам. Никого уже в Польше невозможно было агитировать за социалистическую власть. В качестве инструмента воздействия на настроение поляков в городе — оплоте «Солидарности» это была абсолютно бесперспективная затея. А в качестве прикрытия для разведывательной деятельности КГБ и проведения дезинформационных кампаний это могло сработать.

В Польшу стали направлять представителей ЦК КПСС для оценки ситуации и выработки рекомендаций, как оказать помощь ПОРП. На заседании Политбюро 22 января 1981 года заслушали вернувшегося из Варшавы Леонида Замятина. Его сообщение было безрадостным: вершина испытаний для ПОРП еще впереди, у «рабочего класса есть много причин для недовольства», а «Солидарность», насчитывающая 10 миллионов человек, «по существу является политической партией, наиболее открыто враждебной ПОРП и государству» [1365] . Среди молодых поляков идут постоянные политические дискуссии, и Замятин указывает как на существенный изъян — «отсутствие преподавания марксистско-ленинских наук в высшей школе».

1365

Там же. Оп. 42. Д. 36. Л. 1.

Андропов похвалил работу делегации Замятина, сообщив о пришедшей из Варшавы информации, и предложил подготовить предложения для «Польской комиссии» Политбюро. Русаков сообщил, что Брежнев практически каждую неделю разговаривает с Каней по телефону. И все же Кириленко и Устинов отмечали отсутствие «серьезного оживления в ПОРП» и «серьезного перелома» в ситуации. Суслов призвал осуществить «необходимый нажим» на польское руководство [1366] .

О ситуации в Польше вновь говорили на заседании Политбюро 2 апреля 1981 года. Начал обсуждение Брежнев: «У всех у нас большая тревога за дальнейший ход событий в Польше. Хуже всего то, что друзья слушают, соглашаются с нашими рекомендациями, но практически ничего не делают. А контрреволюция наступает по всему фронту» [1367] . Брежнев был раздосадован состоявшимся 30 марта телефонным разговором с Каней. Польское руководство под угрозой всеобщей забастовки пошло на уступки «Солидарности». Брежнев призвал изыскивать пути «воздействия на обстановку» и предложил: «Думается, в частности, что стоило бы пойти навстречу пожеланиям друзей и разрешить тт. Андропову и Устинову выехать в Брест для встречи с тт. Каней и Ярузельским. Это позволит детальнее разобраться с положением в стране, оценить намерения друзей и еще раз изложить им нашу позицию» [1368] .

1366

Там же. Л. 2–5.

1367

РГАНИ. Ф. 89. Оп. 42. Д. 39. Л. 1.

1368

Там же. Л. 2–3.

Следом за генсеком выступил Андропов. Оценив предложения Брежнева как «совершенно правильные» и одобрив идею поездки, он заверил, что «проведем необходимую работу», выскажем «все наши претензии, предложения, советы и т. д.». Устинов согласился с предложением таким способом воздействовать на польское руководство, заметив, что предложение Брежнева о созыве семерки стран-участников Варшавского договора — правильные, но это надо иметь как резерв, а «сейчас принять все необходимые меры к тому, чтобы польские друзья действовали самостоятельно» [1369] . Громыко заметил, что с Запада идут предостережения в адрес СССР относительно вмешательства в ситуацию советских вооруженных сил, а Ярузельский, между тем, «совсем сник и не знает, что дальше делать». Громыко заговорил о «частичном введении чрезвычайных мер» польским руководством, и как будто это была польская идея.

1369

Там же. Л. 3.

Советские руководители на этом заседании впервые всерьез и в деталях заговорили о необходимости введения в Польше военного положения. Устинов сообщил, что на вечер намечено совещание советского военного руководства с участием маршала Куликова и Крючкова (из КГБ). И призвал решительно

действовать: «Конечно, сейчас пока еще есть какая-то надежда на то, что армия, органы безопасности и милиция выступят единым фронтом, но чем дальше, тем будет хуже. Я думаю, что кровопролития не избежать, оно будет. И если этого бояться, то, конечно, тогда надо сдавать позицию за позицией. А так можно утратить и все завоевания социализма» [1370] .

1370

Там же. Л. 4–5.

Андропов подтвердил намерение добиться от поляков принятия «строгих мер», понимая под этим военное положение: «Нам нужно действительно польским руководителям еще раз на личной встрече, о которой здесь говорил Леонид Ильич, сказать о принятии строгих мер, не бояться того, что это вызовет, может быть, и кровопролитие. Они ведь вместо строгих мер суют нам так называемое “политическое урегулирование”. Мы говорим им о принятии военных мер, административных, судебных, но они постоянно ограничиваются политическими мерами» [1371] . Брежнев поддержал идею прямого и решительного разговора с польскими руководителями.

1371

Там же. Л. 5–6.

«Брежнев. Надо будет им сказать, что значит введение военного положения и разъяснить все толком.

Андропов. Правильно, надо именно рассказать, что введение военного положения — это означает установление комендантского часа, ограниченное движение по улицам городов, усиление охраны государственных, партийных учреждений, предприятий и т. д. Под влиянием давления лидеров “Солидарности” Ярузельский окончательно раскис, а Каня начал за последнее время все больше и больше выпивать. Это очень печальное явление. Я думаю, что доводов в беседе с Каней и Ярузельским у нас хватит. Надо выслушать, очевидно, их.

Вместе с тем я хочу сказать относительно того, что польские события влияют и на положение дел западных областей нашей страны. В частности, в Белоруссии во многих селах прослушивается хорошо радио на польском языке и телевидение. Надо сказать вместе с тем, что и в некоторых других районах, в частности в Грузии, у нас возникают стихийные демонстрации, группы крикунов собираются на улицах, как это недавно было в Тбилиси, высказываются антисоветские лозунги и т. д. Здесь нам тоже и внутри надо принять строгие меры» [1372] .

1372

Там же. Л. 6.

Для Андропова это уже было серьезным знаком — реакция на польские события внутри Советского Союза. Повторялась ситуация 1968 года времен «Пражской весны». Андропов понимал, не задавив сопротивление в Польше, трудно рассчитывать на стабильность коммунистического правления в его собственной стране.

Выполняя полученные от Политбюро директивы, Андропов и Устинов в ночь на 9 апреля 1981 года провели тайные переговоры с Каней и Ярузельским в спецпоезде на железнодорожных путях в Бресте. Встреча началась в 9 вечера и закончилась в 3 часа ночи. Провели ее с таким расчетом, «чтобы польские товарищи не обнаружили себя, что они куда-то выезжали» [1373] .

1373

РГАНИ. Ф. 89. Оп. 42. Д. 40. Л. 1.

Во время переговоров сопровождавший Андропова заместитель информационно-аналитической службы 1-го Главного управления полковник Александр Бабушкин высказался довольно критически о некоторых методах работы Политбюро ЦК ПОРП и тут же получил отповедь от Андропова: «Не учите нас управлять государством. Мы с Дмитрием Федоровичем кое-что в этом понимаем» [1374] .

Вернувшись в Москву, Андропов и Устинов прямо «с колес» пожаловали 9 апреля 1981 года на заседание Политбюро. Брежнев был в Праге на съезде Компартии Чехословакии, вместо него вел заседание Черненко. Были рассмотрены итоги Брестской встречи. По рассказу Андропова, польские лидеры «были в очень напряженном состоянии, нервничали, было видно, что они задерганы» [1375] . Как знать, каковы были истинные причины этой нервозности. Может быть, они помнили историю августа 1968 года, когда чехословацкие лидеры были доставлены в Москву тайно и практически на положении арестантов. И тут в Бресте перед ними все тот же Андропов, а в Варшаве даже не знают об их отъезде. Опасная и двусмысленная ситуация.

1374

Леонов Н.С. Указ. соч. С. 238.

1375

РГАНИ. Ф. 89. Оп. 42. Д. 40. Л. 1.