Время барса

Катериничев Петр Владимирович

В коридоре кто-то был. Он шел к двери, шел быстро, уверенно и бесшумно, и замедлил шаг только перед комнатой. Скорее всего, это был тот самый Курт.

Заметив, как тихо внутри, возможно, обратил внимание и на то, что свет погас здесь раньше, чем на территории… И что он тогда решит? То, что его начальник занялся с девчонкой любовными утехами?.. А зачем тогда Глостеру понадобился пленник? Хм… Кто и когда задает начальству вопросы? Никто. Или — Курт куда опытнее, чем предполагает Аля, и он вполне способен решить, что…

Додумать она не успела. Створка двери медленно отошла в сторону, но за ней никого не

оказалось. Аля замерла, поймав пустой черный проем в вороненую рамку прицела.

А двор тем временем осветился снова — там словно начали лопаться хлопушки фейерверка, потом — будто неисправный движок забарабанил с дробной частотой «пальцами» по кожуху… Потом «движков» стало несколько, но все они долбали по-разному, и теперь это стало походить на состязание каких-нибудь народных музыкантов — один лепит палкой по горшкам, другой — по забору, третий — просто гремит себе таратайкой!.. То, что это работают автоматы с глушителями на стволах, Аля поняла сразу: сами выстрелы были почти бесшумными, но пули, натыкаясь на препятствия — стены, заборы, ветви деревьев, «звучали» неодинаково, и именно это создавало ту странную, вибрирующе-дробную какофонию звуков, что билась теперь внизу. Но что более всего удивило девушку — ей было не страшно, совсем. Может быть, потому, что стреляли не в нее?

Только когда загрохотали короткие, прицельные очереди полновесных «Калашниковых», Аля поняла: там идет настоящая война, вот только кто воевал, с кем, за что?..

— Глостер! — позвали из провальной черноты распахнутой дверцы.

Дальше… Хлопок, вспышка, комнату заволокло угарным туманом, и Аля потеряла сознание, . Но в беспамятстве она пребывала лишь секунду-другую, не больше, очнулась, ощущая тревожное удушье и монотонную головную боль; кровь струйкой текла из носа, а в комнате…

Две фигуры, похожие на тени, плавно, по-кошачьи, передвигались по замкнутому кругу ограниченного пространства, и только короткие выпады и редкий звон соприкоснувшихся боевых ножей выдавал огромное внутреннее напряжение смертельной схватки. Один из бойцов был Маэстро. Другой…

То, что Глостер остался жив, Алю совершенно не удивило. И не было в этом никакой мистики: слишком громоздко упало его подсеченное пулей тело, чтобы оказаться мертвым. Сплющенный кусочек металла увяз в кевларовых слоях мягкого бронежилета; подсознание девушки это отметило четко, а вот подумать над собственными ощущениями у нее не было ни времени, ни возможности, Аля повела вокруг взглядом: пусто. Куда она уронила оружие и было ли оно вообще? В голове продолжала пульсировать размеренными оранжевыми вспышками боль, делая невозможным никакие воспоминания, но заставляя воспринимать сущее зримо и рельефно.

Девушке не было страшно, ей было горько. Глостер оказался проворнее и напористее. Алин выстрел лишь на некоторое время отключил его сознание, а теперь, вооруженный двумя обоюдоострыми короткими ножами, он наступал, и Маэстро не мог ему противостоять… Может быть, потому, что устал, но хуже всего другое — Маэстро был ранен, и, судя по всему, серьезно. Он припадал на правую ногу, правая рука висела плетью, свой нож он держал левой, и проворства у Маэстро хватало лишь на то, чтобы хоть как-то смягчать удары. После каждого сближения Аля все реже слышала скрежещущий звон металла. Глостер доставал противника, рассекая кожу и мышцы,

нанося ранения… Але было хорошо видно: грудь Маэстро залита кровью, и если он еще держался на ногах — то только чудом.

Пожалуй, единственное, что ее удивляло, — это лицо Влада. Оно было спокойным и безмятежным, словно он не ощущал ни боли, ни напряжения смертельной схватки. Именно эта умиротворенная отрешенность выводила Глостера из себя более всего остального; вымученным оскалом он напоминал сейчас изгнанного из стаи волка-оборотня.

— Ты думаешь… Ты думаешь, что умрешь безмятежно?.. — Глостер сделал артистичный выпад с разворотом корпуса; новый глубокий порез рассек правую руку Маэстро, которой он в последний момент попытался защититься от удара. — Я хочу, чтобы ты умер с болью… С дикой болью и ревностью: что лучший — я, а не ты, что ты ничего не сумел в этой жизни! Даже — отомстить!

Але было понятно: Маэстро теперь настолько слаб, что Глостер может покончить с ним одним решающим ударом… Но он почему-то медлил.

— Так я тебе скажу одну вещь… — прохрипел Глостер, контролируя клинками расстояние. — Чтобы в аду тебе было горше… Помнишь Хачгарское ущелье?

Пусть на мгновение, но лицо Маэстро потеряло невозмутимость. И он снова пропустил разящий удар клинка, сумев лишь слегка самортизировать его подставленным эфесом, изменить траекторию и тем уберечь себя от неминуемого смертельного ранения.

— По-о-омнишь… Я ви-и-ижу, что помнишь… Ты знаешь, что приказ на уничтожение подразделения Барса, вашей группы, отдавал Лир?.. Знаешь… А знаешь, кто этот приказ исполнил?.. Кто координировал минометный огонь? Кто командовал группой зачистки?..

Глостер ощутимо тянул время. Теперь его болезненный оскал излучал торжество.

— Ты по-о-онял?! Я вижу, ты по-о-онял! Это был я! Я! — Лицо Глостера стало жестким и безликим, словно безлесная равнина, по которой некогда прошел ледник, превратив все окружающее в пустынное подобие небытия. — Ты ведь не ждал этой боли?! А теперь — оставайся с нею навсегда! Навеки!

Глостер ударил правой. Маэстро блокировал удар неожиданно жестко, а левая Глостера, вооруженная вторым ножом и летевшая со стремительной быстротой в солнечное сплетение, рассекла пустоту… Удивление смертной тенью упало на лицо Глостера — и застыло оборванным криком: нож Маэстро вошел в правое, незащищенное бронежилетом подреберье мягко, разрывая печень… Глостер рухнул на колени, хватая ртом воздух. Маэстро наклонился к нему, прошептал:

— Ты забыл, что у меня договор со смертью? Лицо Глостера от ранения или страха сделалось белым как саван; обеими руками он зажимал рану и упал бы, но приставленный к шее клинок не давал ему даже пошевелиться.

— Я хочу знать имя Лира, — произнес Маэстро. Глостер молчал. Словно выброшенная на берег рыба, он лишь беззвучно открывал и закрывал рот. Маэстро оскалился жестко, сделал неуловимое движение рукой с ножом… , Глаза Глостера помутнели от непереносимой боли; сейчас в них не осталось ничего человеческого, только кричащая беззвучно и оттого особенно жуткая мольба прекратить страшную муку.

— Имя Лира? — спросил Маэстро тихо; он был сейчас будто первый из демонов ада, и именно в его власти было-продлить ту муку, что держал он на острие клинка, или отправить бедного грешника дальше, в безвестное небытие смерти.