Время бежать

Уорд Рейчел

Я не знала, что он хотел сказать последней фразой, но передышка мне бы не помешала.

— Да.

— Можешь войти через эту дверь в храм и посидеть там. Я им скажу, в чем дело.

Стоит ли?..

— Не бойся. Иди.

Я потянула за большую металлическую ручку и открыла внутреннюю дверь. Шагнула вперед, полагая, что попаду совсем в полную темноту, но выяснилось, что сама церковь просто залита светом. Я оказалась в высоченном помещении; каменные колонны уходили высоко-высоко к потолку, а там крепились к чему-то наподобие огромных каменных вентиляторов.

Те окна, что пониже, были из цветного стекла, а верхние — совершенно прозрачные, и за ними синело ослепительное небо. Я сняла рюкзак и села на деревянную скамью. Спинка так и впилась мне в спину. Было слышно, как где-то сзади отворяют засов наружной двери. Еще минута — и эти типы будут здесь. Мне не хотелось видеть, как именно это произойдет. Я снова закрыла глаза и стала ждать. Гул голосов, но разобрать слова не удавалось. Снова бухнула дверь, опять лязгнул засов. Потом шаги, открылась внутренняя дверь.

— Они подождут. Без особой радости, но подождут. Я сказал, что ты попросила убежище в Господнем храме, и сюда им ходу нет. Ложь, разумеется, — добавил он, застенчиво усмехнувшись, — однако из самых лучших побуждений.

Я открыла глаза и тупо уставилась на него. Он не сразу, но просек, что я совершенно не понимаю, что он там несет.

— Ведь именно это тебе и нужно? Убежище? Укрытие, — объяснил он. Он оказался моложе, чем я подумала в первый момент. Меньше тридцати. Худой, с волнистыми каштановыми волосами, разделенными сбоку пробором. Его кадык нервно ходил взад-вперед, глаза были очень бледной синевы.

— Да, — пробормотала я, — мне нужно убежище.

Он нахмурился:

— А ты позволишь мне задать вопрос: почему тебя преследует полиция? В смысле, если не хочешь, можешь не отвечать.

— Они думают, что я совершила преступление, но я ничего такого не делала.

— Что-то серьезное?

— Они думают, что это я взорвала «Лондонский глаз».

Складка между его бровей сделалась глубже.

— А, понятно. — Он сглотнул, кадык прыгнул вверх-вниз. — Ты та самая девочка из Лондона, которую все разыскивают. Тогда дело серьезно. Тебе правда стоило бы поговорить с ними, — добавил он ласково. — Прояснить все.

— Да, только разве они станут меня слушать? Им просто нужно все на кого-то свалить: преступник наказан, дело закрыто. Вы же их видели, они действительно думают, что я во всем виновата, но я ничего такого не делала. Никогда…

Голос мой зазвенел, разнесся эхом по огромному залу.

— Они действительно хотят с тобой поговорить, но не как с подозреваемой, а как со свидетелем.

— Они меня точно подставят, они уже забрали моего друга, и…

— Ну ладно, ладно. Послушай: настоятель… Мой начальник, — добавил он поспешно, — скоро придет служить утреннюю службу. Я с ним переговорю. А сейчас я должен приготовить храм к богослужению. Ты не могла бы посидеть тут, подождать? Или, если хочешь, пошли со мной. Не помешаешь.

Спинка этой их скамьи только что не сверлила мне лопатки. Сидеть тут лишнего совсем не хотелось, поэтому я встала и стала ходить за ним хвостом, а он всё суетился: щелкал выключателями, отпирал двери, зажигал свечи.

— Да, кстати, я — Саймон. — Полуобернувшись, он протянул мне руку. Я взяла ее, мы обменялись неловким пожатием. Рука у него была теплая, тонкая и, для такого тощего деятеля, на удивление мягкая. — А ты…

— Гм… Джем. Меня зовут Джем.

— Джем. Рад знакомству.

Ну и выраженьице. Похоже, так его воспитали: хорошие манеры и вся эта дребедень. Понятия не имею, что на это положено отвечать, поэтому просто промолчала.

— Рука у тебя холодная. Спала на улице?

— Да.

Мы как раз добрались до передней части церкви; с правой стороны стояла какая-то деревянная перегородка.

— Если хочешь, посиди в часовне. Там под скамейками воздуходувы, через них идет теплый воздух. Согреешься. Мне нужно еще кое-что доделать, но я скоро вернусь, Джем.

Я села там, где он указал: на обитую тканью приступочку в уголке выгороженного пространства. У стены стоял стол, на нем — золотой крест. Посередине — какой-то черный столбик, а на нем свеча. По стене вилась какая-то надпись. Я встала, чтобы рассмотреть ее: Dona nobis pacem. Черт его разберет, что это значит. Фиг ли они пишут на непонятном языке, на котором умеют читать только всякие задаваки? Будто говорят нам, остальным: а вы пошли-ка подальше. Я прочитала про себя эти слова: как ни крути — непонятно.

И тут вздрогнула, потому что поняла, что в дверях часовни кто-то стоит.

— Это всего лишь я, — сказал Саймон. — Не хотел тебе мешать. Молись дальше.

— Я не-молилась, — ответила я. — Так… читала.

Он улыбнулся:

— Ну разумеется. Дивные слова. Какая в них сила!

Я не успела спросить, что же они все-таки означают, потому что где-то распахнулась дверь; звук разнесся по всему гулкому залу. Я испуганно вскинула глаза на Саймона.

— Не бойся, это настоятель. Жди здесь.

Он вышел в основную часть церкви. Я встала, подошла к деревянной перегородке, посмотрела в щелку. В помещение через боковую дверь вошел человек — низенький, но внушительный, лысоватый, в очках, — больше похож на банковского служащего, чем на священника. Он вертел головой вправо-влево, глаза прочесывали помещение, как два прожектора.

Саймон просеменил к нему, и тут же под сводами раскатился громкий бас:

— Господи, Твоя воля! Что здесь такое творится, Саймон? Под стенами храма — вооруженные полицейские. Мы окружены.

Саймон поднял руки, будто обороняясь от этого голоса:

— Она еще дитя, святой отец. Она пришла к нам за помощью, просить убежища.

— Меня обыскали, Саймон! Обыскали! Прежде чем пропустить в мой собственный храм!

— О… понятно.

— Перестань ерничать, я говорю серьезно. Все это надо немедленно прекратить. Передать девочку представителям власти. Где она?

Я забилась в дальний угол часовни.

— Она в часовне, но… — И тут же раздался стук приближающихся шагов. — Вы не можете вышвырнуть ее за дверь! Она ребенок.