Время бежать
Шрифт:
Потянулась, дотронулась до моей руки. Мне хотелось ее оттолкнуть, сказать — отвали. Не могу объяснить, как это было странно: рядом сидит чужой человек и хочет ко мне прикоснуться. Я всю жизнь только тем и занималась, что устанавливала дистанцию между собой и другими, строила защитные стены. Когда кто-то ко мне прикасается, я не могу не скорчить гримасу, не показать свое отвращение, не отстраниться. К Жуку это, конечно, не относится.
С ним всё не так, как с другими.
А вот эта женщина смогла остановить меня силой своего
— Вы чего?
— Знак креста у вас на ладони.
Ну это уж слишком.
— Да бросьте вы! — фыркнула я, — Напоролась на колючую проволоку, всего-то. Ничего такого.
Она все баюкала мою ладонь в своих.
— Пожалуйста, скажите, что вы знаете. Я все стерплю.
Я качнула головой.
— Я ничего не могу вам сказать. Простите. — Я чувствовала себя загнанной в угол, беззащитной. Поднялась. — Простите, мне нужно… мне пора…
Она врубилась, тоже встала, подняла сумку и платок. Принялась снова накручивать его на голову.
— Мне очень жаль, что я не могу вам помочь, — сказала я совершенно честно. Она крепко сжала губы и кивнула, видимо, ничего не могла выдавить из себя от избытка чувств.
Я оставила ее возиться с платком, а сама побрела в главную залу. Саймон стоял в центральном проходе, ко мне спиной, и разговаривал с каким-то старичком. Увидев меня, старичок умолк на полуслове и ринулся мимо Саймона прямо ко мне.
Был он таким исхудавшим, что все кости проступали сквозь кожу, глаза казались стеклянными. Я попыталась на него не смотреть, и все же прочла его номер, пока он, пошатываясь, брел в мою сторону. Жить ему осталось месяц.
По выражению лица я сразу поняла, чего ему от меня нужно. Дату, всю правду. При этом я знала, что не могу ему этого сказать, и, не дав ему раскрыть рта, резко развернулась и зашагала обратно в ризницу. Уже у самой двери я услышала голос:
— Позвольте вам помочь, сэр. Пойдемте сюда, присядьте. Принести вам воды?
Саймон и один из служителей нагнулись над старичком, ласково уговаривая его сесть на скамью.
Я с облегчением захлопнула за собой дверь.
35
Служители, а может, и полиция, больше в тот день никого ко мне не подпускали. Хотя мне приносили еду, пытались со мной заговорить. Я позволила снять с меня кроссовки, укрыть меня одеялом, а так весь день пролежала, свернувшись клубком, уйдя в молчание; в конце концов — уже успело стемнеть — они оставили меня в покое и ушли. Все, кроме Энн, которая вызвалась со мной переночевать.
Часы на башне прозвонили восемь, и я услышала ее торопливые шаги. Повернулась на жестком матрасе.
— Я принесла супа в термосе. Хочешь?
Голова
Я медленно села.
— Не знаю.
— Давай налью, может, и съешь немножко.
Она присела к столу, поставив перед собой тарелку. Я медленно встала, присела рядом. Есть вообще-то не хотелось, но я проглотила ложку супа. Невероятно вкусный, домашний. Мало-помалу я выхлебала его до конца.
— Приятно смотреть, как ты ешь, — заметила Энн, когда тарелка опустела. — Твоя ноша очень тяжела. Это, наверное, тяжкое испытание.
Я кивнула:
— Не знаю, за что мне это. Лучше бы мне не видеть этих чисел.
— Тяжело, да? Хотя, возможно, это особый дар.
Я фыркнула:
— Вы хотите сказать, кто-то сделал мне вот такой подарок? Сильно же я, блин, провинилась, если меня решили так наградить.
— Возможно, это у тебя от Бога. И возможно, это дар не тебе одной, а всем нам.
В это я совсем не въехала.
— Не понимаю, о чем вы.
— Ты напоминание, Джем. Напоминание о том, что все мы смертны. Что дни наши сочтены и времени у нас очень мало.
— Да это и так все знают.
— Да, мы знаем, но пытаемся забыть — слишком тяжело жить с этим знанием. Именно это я вчера и поняла с твоей помощью. Мы пытаемся забыть.
— Да, уж я-то в курсе. Куда я ни пойду, на кого ни гляну, чего ни сделаю — все мне об этом напоминает. Тут и свихнуться недолго. Я так больше не могу.
— Господь возлюбил тебя, Джем. Он даст тебе силы.
Ну тут она хватила через край. Я, конечно, здорово раскисла за последние дни, но прежняя Джем все равно ошивалась неподалеку:
— Это вы о чем? Если Бог так уж меня любит, какого фига он позволил маме умереть от передозировки, зачем отдал меня в руки людям, которым на меня наплевать, зачем не помешал мне вывихнуть колено или вляпаться в птичье дерьмо, зачем посадил мне этот прыщ на подбородке?
— Он даровал тебе жизнь.
На это фиг чего ответишь.
Я прикусила язык и не ляпнула, что жизнь мне даровали моя мамочка и один из безымянных мужиков, которые выдавали ей по двадцатке на наркоту. Я результат перепиха в какой-то занюханной квартирке, без любви, по-деловому. Но Энн явно не это ждала услышать, а мне не хотелось ее огорчать. Так что я просто хмыкнула и заткнулась.
Мы съели еще по тарелке супа, а потом улеглись. Но у меня все не шли из головы эти двое в церковном зале, да и сама Энн. Если бы у меня была возможность узнать дату собственной смерти, я бы на эта пошла? Ну, скорее всего, нет, верно? Больно надо всю дорогу жить с этим знанием. В любом случае, как узнаешь — все для тебя станет другим. А что, если знание того, когда именно ты умрешь, доведет тебя до такого отчаяния, что ты еще раньше этой даты покончишь с собой? Может такое быть? Можно надуть числа, умерев раньше по своей собственной воле? Может, Жучила и прав, и числа можно изменить.